Она услышала шум подъехавшей машины и нажала на кнопку автоматики ворот. "Вику вполне можно выпускать на авторалли – всех обойдет. Доехать от офиса в центре города до Красного Яра за двадцать пять минут в самый пик пробок, это – искусство!" – с легким страхом за подругу подумала она.
– Ну, говори сразу, скрытная моя! Что у нас на этот раз? – Вика торопливо чмокнула Соню в щеку и сразу же двинулась на кухню, – Иду на запах! И ты еще мне пытаешься сказать, что с тобой все в порядке? А сама меня блинчиками подмазываешь?
– Нет, правда! Ничего не случилось. Просто Агнесса все время вспоминается. Сама же говорила, что это не просто так.
– Нет, не просто, – посерьезнела Вика, – Давай разбираться. Что болит?
– Нет!
– Гурский?
– Да все нормально.
– Тошка?
– Здоров, – ответила Софья и удивилась забившемуся вдруг быстро сердцу.
– Так – так, – заметила ее испуганные глаза Вика, – Где мой крестник?
– Гуляет с Софой, – так Соня называла свою свекровь, – Они на пляж ушли, на дальний, через лес. Купаться я не разрешила – холодновато сегодня. Так, подстилку взяли, мячик. Просто по песочку побегает. Софа, знаешь, даже в футбол с ним играет, – улыбнулась Соня.
– Класс! Повезло Тошке. А мои бабку в последний раз еще зимой видели…
– Что, так и путешествует?
– Не поверишь: она уже года три, как дома толком не жила.
– А дед Лунев?
– Ну, дед заходит…Иногда, – протянула Вика с сомнением, напряженно вспоминая, когда же отец ее мужа был у них в гостях. Кажется, на дне рождения Ивана в мае. Точно. Но внуки в тот день вышли из своей комнаты только раз, поздороваться с гостями, а потом Зинаида увела их обратно. Так что, деду достались только дежурные поцелуи в щеку.
– Может быть, на кладбище съездим? К Агнессе?
– Можно. Вкусно! – Вика положила на свою тарелку еще пару оладьев, – Все, последние, больше не могу. Вот, пришла добрая тетя, и для бедного мальчика не осталось ни блинчика. Ладно, мама еще напечет. Давай вот как: одевайся, пошли к Тошке, на песочек. У меня и купальник в бардачке лежит, искупаюсь!
Софья молча подчинилась. Вика посмотрела вслед слегка располневшей в последнее время Соне. "Если бы я ее не знала десять лет, то подумала бы, что она просто домашняя клуша. Той Соньки, которая смотрела на нас, куренышей, с высоты своей зрелой красоты, нет. Самое удивительное, что она никому не возражает, ни с кем не спорит. И ни на чем не настаивает. Она стала мягкой. Спору нет, женственность привлекает. Но не покорность же! В наше время так нельзя! Но, ей, похоже, так комфортно. Не дай Бог, что случиться! Она же не выживет! Тьфу, дура!" – обругала она себя, – "Что за похоронные мысли!"