Спросонья мне не сразу удалось выпутаться из сбившегося одеяла и отыскать телефонную трубку — она почему — то валялась под диваном.
— Да! Слушаю! — напористо произнесла я, прикидываясь бодрствующей девушкой в здравом уме и трезвой памяти.
— Юленька… — Полузабытый голос в трубке возник как продолжение ирреальных сновидений.
Звонил тот, кого я менее всего надеялась когда — нибудь услышать. Грин.
— Алло, — зачарованно пролепетала я, не вполне доверяя левому уху.
— Ох, малышка, как я рад тебя слышать!.. Ты себе не представляешь. — Грин говорил с придыханием, как загнанный бегун, но даже на расстоянии он умудрился облизать меня с ног до головы нежнейшим тембром своего сладострастного голоса. — Мне так тебя не хватало!
— Гриня! — выдохнула я.
— Юленька! — повторил он.
Мы сделались «долгим эхом друг друга», как лирические персонажи старой песни, которую исполняла Анна Герман в кинофильме «Любовь земная». Эхо вогнало меня в экстатическое состояние, и я не смогла удержаться от признаний:
— Прямо не верится, что ты позвонил! Чертовски приятно тебя слышать!
— Ты моя девочка, ты моя маленькая, — одобрительно засмеялся он. — Страшно по тебе соскучился! Юлечка, я беспрестанно тебя вспоминал… ты стала моим наваждением, ты…
— Но этого не может быть! — насторожилась я.
— Родная, я боролся с чувствами, долго боролся, но осознал…
— Гриня, прекрати издеваться! Это Надежда тебя надоумила?! — Мне все стало понятно.
— Какая Надежда? Ах, Надежда… — отмахнулся Грин. — Да при чем тут она? Нет, Юленька, просто после разговора с ней я окончательно понял… никого, кроме тебя, я не любил так искренне, так нежно…
Это походило на строки из стихотворения Александра Сергеевича, но я отогнала от себя подозрения в плагиате.
— Правда?
— Разумеется! Ни с кем мне не было так упоительно хорошо, так прекрасно, как с тобой, Юлия!
— Зачем же ты тогда меня бросил? И заблокировался… — возмутилась я.
— Ты требовала невозможного. Ты хотела, чтобы я всегда, постоянно был с тобой.
— Разве это не естественное желание?
— Пойми, мы — взрослые люди, и помимо желаний у нас есть…
— Да, конечно, — не захотела я слушать скучные доводы. — У тебя есть бизнес, семья, обязанности и все такое. Но я бы ради тебя что угодно оставила!
— И я оставлю, — легко пообещал Грин.
— Не надо, — попросила я, стараясь не поддаваться обольстительному тону Грининых речей и обволакивающей, маслянистой интонации. Но слова попадали мне прямо в сердце, окутывали его, оплетали, как муху паутина.
— Надо! — твердо возразил Гриня.
…«Самый лучший способ избежать соблазна — поддаться ему» — есть такое мудрое изречение. И я поддалась… Очень скоро Гринберг лежал в моей постели, и его терпкий дух перебивал запах стирального порошка, тревогу за Сашку, досаду на трех медведей и всю горечь осени с ее дымными туманами, ледяными ночами и не менее холодными рассветами. Тело Грини будто вовсе не ведало, что такое осень: загорелое, сухое, напитанное лучистой энергией, оно было до глубин пролюблено, насквозь исцеловано солнцем. Никакого жира, никакого пота, только упругие, выпуклые мышцы и шелковистая гладкость кожи. Не мужчина, а совершенство!.. Его хотелось трогать и трогать, гладить по юркой спине, любоваться подвижным кадыком, смуглой ложбинкой между ключицами. Но я вскоре и любоваться оказалась неспособна, поскольку совсем растаяла, растеряла остатки разума в его объятиях, утратила обособленность. Растворилась, точно таблетка в воде. А очнулась мокрая, обессилевшая от неги, просто сама не своя.