Кое — как приподнялась на локте. Возвращенный «шедевр» лежал неподвижно с закрытыми глазами.
— Гриня, Гринечка… — тихонько позвала я и провела пальцем по его мягким, чутким губам. Палец скользнул ниже, слегка оцарапался о седые колючки на подбородке, что тоже показалось приятным.
— Пить хочу, — сказал Гриня, не открывая глаз, и дернул кадыком.
— У меня есть водка в морозилке…
— А минералки нет?
— Нет.
— Тогда приготовь зеленый чай.
Как была, голая и без очков, я направилась на кухню. Достала чашки, включила чайник и обнаружила, что заварки в доме нет ни крошки, никакой — ни зеленой, ни черной: кончилась. Зато сигареты остались, и я ими немедленно воспользовалась.
— Любимый, чая у меня тоже нет! — сообщила я и выпустила дым к потолку.
Гриня поморщился от такого сообщения и встал, чтобы распахнуть форточку. Он ценил свежий воздух превыше моих удобств. Сварливо спросил:
— Юль, когда ты уже бросишь курить?!
Я дернула одним плечом, что означало: а зачем? Поборник здорового образа жизни пообещал, что подарит мне специальный пластырь, помогающий справиться с никотиновой зависимостью.
— Классно, вот тогда и брошу…
Пластырь мне был безразличен, я не могла оторвать глаз от его груди, кубиков мышц на животе и кое — чего еще. Размышляла, как бы снова затащить в постель это сокровище строптивой мужской породы. Но Грина на подвиги больше не тянуло. Он взял со столика мои очки и, повертев их, нацепил на кончик носа:
— Ну, как я тебе, крошка? Нравлюсь?
— Безумно!
— Смешные очки. Почему бы тебе не носить контактные линзы?
Я снова подняла и опустила левое плечо: зачем? Однако попробовала изложить свою теорию преимущества близорукости перед стопроцентным зрением. Гринберг слушал рассеянно, думал о чем — то своем, и это обстоятельство лишало меня красноречивости. Получилась совершенно неубедительная белиберда. Почему — то и курить расхотелось. Загасив сигарету, я забралась под одеяло. То ли «Донормил» продолжал воздействовать, то ли от восхитительного секса меня укачало. Широко зевнув, я словно проглотила дневной свет и отчалила в царство полного, безмятежного блаженства… Гриня о чем — то спрашивал, но его голос в меня уже не проникал, струился мимо, улетучивался в форточку вместе с табачным дымом.
Кажется, спала я не больше пятнадцати минут. Грин вдруг откинул одеяло с моей головы, обнажил мое ухо и громко сообщил:
— Юля, тебе звонят, — и протянул трубку.
— Не — ет… не могу разговаривать. — Я спрятала голову под подушку. — Спать хочу!
— Ответь! — стал настырничать он, отбирая у меня подушку. Растребушил сладкий сон в пух и прах, а сам сел в кресло полностью одетый, с безупречно повязанным галстуком, но какой — то взвинченный, настороженный, нахохленный.