И тут вдруг перед мысленным взором Глеба материализовался проповедник толерантности Алессио делла Малахо́вка, он же Алексис фон Малахо́вка. Точнее, Алессио-Алексис спустился в пановское сознание на облаке прямо с мифологической олимпийской вершины. Очевидно, в прошлый раз он сумел оседлать брыкливую небесную субстанцию и въехал-таки на ее шее в олимпийский рай. Где и приобщился к сонму богов. Теперь укрощенному облаку ничего больше не оставалось, как только служить Алексису средством передвижения. Соскочив с небесного скакуна, Алексис покровительственно похлопал его по натруженной шее, а затем, умильно улыбаясь, указал Глебу на сладкую парочку и торжествующе провозгласил:
— Толерантность — завлекательней всех идей!
Панов поостерегся напрямую противоречить Алексису: как-никак тот теперь присоседился к божествам. Поэтому Глеб лишь осторожно заметил, что его опыт работы в Уголовном розыске не позволяет ему делать такого однозначного вывода. Но Алексис лишь пренебрежительно отмахнулся от докучливого маловера и вдохновенно провещал:
— Толерантность, ты царица умов людей!
— А если у кого ума нет и отродясь не было, с теми как? — опять усомнился Глеб.
— Как-как, да никак! — передразнил Глеба Алексис. — В законодательную ветвь власти их всех, чтобы не путались под ногами! И не возражай мне, а лучше послушай, какую я сочинил торжественную оду во славу Толерантности, — Алексис принял позу юного Пушкина, читающего на лицейском экзамене свое стихотворение старику Державину, и, воздев руку к небеси, торжественно объявил: — Ода на день восшествия Толерантности на престол Российской федерации и всего СНГ. Эпиграф: «Науки юношей питают!». А не дрянные пирожки с морской тухлятиной!
Глеб от неожиданности подавился мидией, едва откашлялся. Алексис постучал Панову кулаком по спине, чтобы застрявший кусок проскочил по назначению, и продолжал:
— Богоподобная царевна Киргиз-кайсацкая орды! Которой мудрость несравненная открыла верные следы Царевичу младому Хлору… э-э-э, то есть, виконту молодому Глебиусу д’Ал де Ла Панини, взойти на ту высоку гору, где роза без шипов растет…
Аллегория была более чем прозрачна! И толерантность Алексис приплел сюда как нельзя более кстати! Разве без наличия у Юлии толерантности к низкому полицейскому сословию, в рядах которого приходилось влачить свой незавидный жребий Панову, он мог надеяться взойти на ту высоку социальную гору, где росла, цвела и пахла обожаемая им дочка миллиардера Никандрова?! Только почему Алексис упирает на то, что роза не имеет вообще никаких шипов? Разумеется, Юлия — милый, чудесный, добрейшей души человечек. Глеб не верит ни единому слову из тех абсурдных обвинений, которые начальник никандровской службы безопасности обрушивает на безобидную девушку! Новиков просто зациклился на своих беспочвенных подозрениях, которым грош цена в дефолтный день! А паладин толерантности Алексис, подчеркивая бесшиповность розы, видимо, намекает непонятливым: долг каждого кавалера, платежом красный, уверять любимую девушку, что та прекрасна, мила и деликатна, как роза без шипов. И стоять на своем даже в тех случаях, когда красавица по своему характеру напоминает моток колючей проволоки. И если таких-то противотанковых ежей с надолбами можно и даже должно сравнивать с чудесным неколючим цветком, то с чем сравню я, как это в песне поется, Матильду мою, то есть Юлию, действительно прекрасную, чуткую, добрую, замечательную, очаровательную и восхитительную девушку?! Она красивей любой розы, с шипами или без шипов! Я с негодованием отметаю все бредовые инсинуации Новикова, этого горе-начальника службы безопасности, в Юлин адрес по поводу ее якобы участия в убийстве Никиты и похищении Дэна! Это чушь собачья, да простят меня Юлины зубастые иждивенцы! И как только представится удобный случай, я обязательно объяснюсь Юлии в любви! Спасибо Алексису за толерантную подсказку и надеюсь, что Ломоносов и Державин, в свою очередь, так же толерантно отнесутся к несколько вольному обращению Алессио с их интеллектуальной собственностью.