Я знал, что если она начнет петь, то будет думать о брате, но понимал, что с этим ничего нельзя поделать.
Она закрыла глаза и оперлась о ствол пальмы. Посмотрев, как ее обнимает тень от дерева, я тоже закрыл глаза. Я весь превратился в слух. В тот момент я существовал только для того, чтобы слушать. Все остальные чувства и эмоции во мне онемели, потухли, затаились на самом дне души. Плеск волн об утес был похож на вступление к песне. Я ждал. Наконец, словно издалека, с другого края моря или из прошлого, тихо, едва различимо, полилась песня. Знакомые стихи, знакомая мелодия. Пусть я едва слышал ее голос, я готов был слушать Сунми вечно.
Вот моя душа, для тебя слепила ее.
Так давно она ждет лишь тебя —
Долго ли ждать еще будет сердце мое?
Неужели не взглянешь хоть раз?
Пока душа не растаяла,
Пока не сгорела дотла, как свеча,
Сделай фото души моей, мастер.
Пока она, как огонь, горяча.
Песню приносили волны — издалека, с другого края моря или из прошлого. Это было похоже на величественное таинство. Небо, земля и море, затаив дыхание, внимали ей. Я не чувствовал, как по моим щекам текут слезы. Не замечал, как плачет Сунми. Я знал только, чего хотел. Я хотел слышать ее песню. И мое желание исполнилось. Я знал, почему плачу. Я не мог не плакать. А вот ее я не понимал. Почему плачет она? Я не понимал ее слез. Может быть, она тоже хоть немного любит меня? Хотя бы только в этот момент, пусть совсем немного, может быть, она любит меня?
Я уже почти доехал до Сеула, когда зазвонил телефон. Это была мама. Она говорила быстро и взволнованно.
— Где ты сейчас? — первое, что она спросила.
Я поинтересовался, что случилось.
— Быстрее приезжай, пожалуйста, быстрее приезжай, — настойчиво повторяла она.
Почему она так торопила меня? Я снова спросил, что произошло.
— Твой брат… он пропал.
Брат пропал? Такого мне даже в голову прийти не могло. Причем дело было не столько в его ограниченных физических возможностях. Каким бы ни было его состояние, уйти из дома, исчезнуть — это было совершенно не в его характере. Этого можно было ожидать скорее от меня, чем от брата. Я долго не жил дома. А он всегда был с родителями. Он был светом их жизни. На мое отсутствие никто не обращал особого внимания. Да вот хотя бы вчера: мы с Сунми изъездили все пригородные трассы и заночевали в Намчхоне. Но никто даже не поинтересовался, где я. И я не виню родителей. Я сам их к этому приучил. Скорее всего, они даже не заметили, спал ли я дома. Но брат — дело другое. Я мог исчезнуть, он — нет. Мне это было можно, ему — ни в коем случае. Поэтому мне было сложно поверить словами матери. Кроме того, как и куда он мог отправиться в его состоянии?