Случилось это 9 марта 1972 года. Внезапно нам сообщили, что он скончался от удара! Смерть настигла его ночью, безболезненная, хорошая смерть. Так дед своим уходом нарушил ожидаемую очередность умирания в семье Нуманкадич. Жена у него уже болела уже долго и все думали, что сначала умрет она. Но дед, так уж ему было суждено, ушел первым.
Жизнь Хакии Нуманкадича потеряла смысл еще раньше, когда ему, из-за продажи родового дома на улице Мустафы Голубича 2, пришлось отказаться от привычного маршрута: дом - Башчаршия и назад. Раньше он шел на чаршию вниз по Далматинской, а возвращался по Большому парку наверх, мимо «хиппи-скамеек», чтобы, как он выражался, ходьбой размять сердце. Когда мы, его внуки, уже выросли, он все равно продолжал, на вершине Большого парка, раздавать незнакомым детям чернослив и ромовые конфеты. Дарил он эти маленькие «подарочки», которые радовали его маленьких обожателей. Теперь же, живя в Храсно, он вспоминал прошедшие дни, когда вся семья была в сборе. Заботился он о семье, все его любили и с удовольствием появлялись в его гостеприимном доме, в котором все его дети и внуки чувствовали себя под защитой, будто белые медведи. И больше всех его сын, господин Акиф Нуманкадич, представитель «Филипса» в Боснии и Герцеговине и личный приятель голландской королевы. Теперь деду оставалось только, как говорил, «подремывать» в клетке, как он называл свою квартирку на улице Браче Рибара 45. Больше всего его смерть потрясла мою маму. Умер он в обиде на Сенку, за то что за день до смерти она выбросила его старые калоши в помойку. Сделала она это потому, что ее раздражало, что отец ходит в разваливающейся обуви, изодранной прогулками из Биелавы в Башчаршию. Он же, в свою очередь, больше всего любил этот резиновый чехольчик для обуви именно в таком состоянии. Калоши были хорошо разношены и легко налезали на ботинки.
Потрясенная внезапным уходом отца, стояла Сенка на кухне с новыми калошами в руках. Как будто, протянув руки в сторону того света, могла она помириться с покойным отцом. На самом же деле, дедушка умер раньше. Настоящее его сердце осталось в баронском доме на Биелаве, а у этого, остановившегося в груди, не хватило сил, чтобы продолжать биться и сохранить ему жизнь, необходимую, чтобы помогать больной жене.
Мой отец после дедушкиной смерти доказал, что балканский мужчина умеет проявлять сочувствие. Я даже сказал Сенке, что он приятно меня удивил.
- Ты просто не помнишь его отца. Он заботился о своей эфендинице>[18] так, что все вокруг только об этом и говорили. Захоти она птичьего молока, он бы и его ей достал!