В соседнем бараке кое-где чудом сохранились стекла, и через одно ты увидела, как усмиренная стая рассаживается на полу вокруг ноутбука. Что-то они разглядывали, какое-то кино записанное или фотографии. Ветер стих, а стая замолчала, блаженно развалившись и почесываясь. Ты, считай, собралась с духом – выйти, вскочить на велосипед и гнать отсюда подальше и поскорее, но заметила в окне второго этажа давешнего вожака, расположившегося на подоконнике. Он покинул общее сборище и наплевал на чудесные картинки в мониторе, он привел с собою подругу, чтобы любить ее.
Самка оказалась миниатюрнее и нежнее, ее шерстка отливала золотым блеском, волосы на голове вились, челка зачесана назад. Передние конечности совсем без шерсти и похожи на человеческие руки, задние – довольно длинные по сравнению с туловищем и почти прямые. Тебе даже показалось, что ее губы накрашены помадой. Парочка устроилась на подоконнике, они искали друг у друга блох в редкой шерсти, обнимались и целовались, совершенно как люди. И любили друг друга, как люди. Самочка вывизгивала незамысловатую мелодию и от избытка чувств – ведь у обезьян тоже есть чувства – выпрямилась на подоконнике, подпрыгнула несколько раз. По оцинкованному подоконнику бежали узкие струйки дождя, самка поскользнулась, сорвалась, ухватилась тонкой рукой за сидящего к ней вполоборота вожака, и оба они полетели вниз, на землю.
Вожак быстро вскочил, сердито завизжал на подругу, но та лежала и не шевелилась. Вожак забеспокоился, опустился на колени, схватил самку за плечи, пытаясь поставить на ноги. Ноги ее не двигались, она заплакала; тебе были видны крупные, как у детей, слезы, и рыдания ее напоминали детские. Вожак довольно долго смотрел на подругу, не двигаясь, затем нагнулся за камнем и запустил увесистым кругляшом в уцелевшее окно, за которым его стая дружно уставилась в монитор. Стая посыпалась вниз, как крупинки черного перца из перечницы. И тогда вожак взял самку на руки, прижал к груди и, подняв морду к небу, завыл отчаянно и безысходно.
А ты повторила:
– Сукины дети! Несчастные сукины дети!
Девочка лежала на крылечке, достаточно широком, чтобы поместилась еще и Жулька, только собака предпочитала лужайку перед домом.
Сентябрь выдался теплым, почти как август, даже печку не топили по вечерам. Но дачники разъехались, и в садоводстве было пусто и хорошо. Можно безнаказанно лазать по чужим участкам, рвать яблоки и малину, вздумавшую цвести снова, да только свои яблоки девать некуда. Девочка уже на две недели опаздывала в школу, это было так здорово, лучше кормить кур и мыть деревянные полы, чем сидеть в унылом классе, дрожать: вызовут – не вызовут. Этим летом у девочки умер отец, мать с бабушкой решили остаться на даче на зиму, жить своим хозяйством. Кроме куриц и овчарки имелась еще коза Майка, совсем молоденькая, и молока у нее пока не было. Мать не успевала ничего, вот и документы не оформила какие-то, поехала сегодня в город переводить девочку в другую школу, в Лигове. На семейном совете решили – ничего страшного не случится, если опоздать на занятия на недельку, а неделька затянулась. Бабушка тоже плохо управлялась с хозяйством, старая ведь. А козе сено на зиму надо, а покупать дорого. Девочка прибирала дом, хоть и маленький, все равно долго выходило, чистила картошку, ходила в магазин, полоскала белье на колонке за дорогой. Сегодня она очень устала, еще и жарко так, что воздух дрожит над крышами, крытыми резиновым шифером. Мама уехала, бабушка с козой Майкой ушли за железную дорогу за травой, некому ругаться, что лежит на крыльце, на половичке прямо. От влажных полов веет сосновой доской и чуть-чуть помоями, из сада тянет горьковатым ароматом флоксов, локоть под головой пахнет солнцем.