– Что-то не пойму, куда ты клонишь. Логичней предположить, что без защиты оказался пострадавший, а не убийца. Или ты о предопределенности?
– Сообразил наконец-то, – ворчливо отозвался он. – До чего же вы медленно соображаете! Все из-за логики вашей. Думаешь, легко с судьбою тягаться? Многие наши гибнут. Думаешь, сейчас больше воров и грабителей, чем в средние века, а, допустим, благородных философов меньше? Как бы не так! Людей больше, но пропорция зла-добра та же, – что в сообществе, что в отдельно взятом человеке. А мы как раз за отдельно взятых и боремся. Ведь тому, второму, с дорогой курткой, на роду было написано стать большим разбойником, он должен был убить двух инкассаторов и охранника, так-то вот. Если бы не моя сестра, так бы и случилось. Она вовремя отыскала мальчишку и сумела внедриться в него. Жил бы он долго, скучновато, средне-счастливо и не делал зла, но судьба – капризная функция, да еще со своеобразным чувством юмора. Столкнула его с мелкими грабителями, а те – раз, и убили нечаянно. И сестра моя погибла вместе с ним, потому что внутри была, а освободиться мы можем только в случае естественной смерти человека… Нас все меньше и меньше… А ведь дети у нас редко появляются, мы же почти всегда несвободны. Леса к тому же вырубают, болота осушают, места, где детей выращивать, совсем не осталось. Некоторые из нас, те, кто духом послабее, переселяются, хоть и нехорошо это.
– Как же так получилось, что люди ничего не знают о вас, ни легенд нет, ни упоминаний?
– Да что ты! А саламандры? – он засмеялся. – Была у нас лет шестьсот назад модная теория, дескать, дашь людям философский камень и те сами начнут совершенствоваться, а мы освободимся. Многие наши свели дружбу с алхимиками, да только из десяти алхимиков девять интересовались золотом, а не судьбой ближних… Скучно мне, тоскливо. Сестра – последняя из моей семьи, больше никого здесь не осталось. Жена с сыном еще в позапрошлом веке в Данию переселились… Скучно.
– Ты не боишься, что расскажу о тебе другим людям?
– Чего бояться? Если уж алхимикам не поверили… А ведь мы в то время такие собрания устраивали, куда там! Декларации надиктовывали толстенными манускриптами… А ты уснешь сейчас, проснешься под дождем и все забудешь.
– Постой! Расскажи о первом мальчишке! Так понимаю, это твой, – я замялся, подыскивая слово, – подопечный. Кем бы он стал, кабы ты не внедрился в его ладонь?
Он печально оглядел дальний берег, посмотрел искоса на небо, задрать голову вверх не мог, наверное. Он был совсем маленький, не больше мизинца, словно золотая искра на пожухлой от зноя траве. Аккуратно подстриженная бородка клинышком – не золотая, скорее рыжая, бледное лицо аскета и тело ящерицы с зеленоватой полоской на сияющей чешуе.