Отправились. Я впереди, он следом. Дверь открыл с трудом, замок примерз, но как открыл, мальчишку вперед пропустил, в спину толкнул легонько. Его сильно и ни к чему толкать: легонький, худенький. Спуск за дверью обледенел, мальчишка тотчас скатился, вскрикнул от неожиданности и почти немедля закричал во все свои узенькие легкие, по-настоящему, от ужаса: то ли понял, что в ловушку угодил, то ли успел в подполе сразу за порогом разглядеть сотоварищей по несчастью. Неважно они сохранились, что говорить, сыро, морозов не дождешься, подпол снизу не проветривается. Гостей-то у меня полгода не было, может, дольше; нет, верхнему аккурат полгода. А крысы хозяйничают, едва люк приподниму. Подпол-то за всяким новым гостем ненадолго замыкаю, недели хватает обычно…
Зря вы это, говорит. Про зверей мне нравилось. А тут уже хоррор какой-то, исключительно для обложек с разноцветными монстрами. Давайте считать, что я этой истории не слышал, примитивна она для вашего дара – вот как завернул. Съежился на глазах, не счастливый уже, разочаровался; больно, конечно, со свеженькой влажной иллюзией прощаться. Ну так и задумано было, теперь не вернется. Ни на машине, ни пешком. Напугал его крепко. Быстро уйдет. Вот опушку перебежал, исчез из виду. Но и я не промедлю, все готово давно. Полгода, почитай. Он же решил, вся эта демонстративная веревка-табуретка для антуража, чтоб его напугать сильнее. Они в блаженном неведении полагают, будто весь мир, все – для них, ну либо для их воображения. Не знает, как долго ждал его, последнего. Только бы колени не подвели, чтобы табуретка сразу упала, только бы не затягивать…
А ведь вы, пожалуй, и про медведицу выдумали, спрашивает. Разве здесь водятся медведи?
Надо же, сообразил, молодец какой, и суток не прошло.
– Но хоть что-то – правда? Я сам слышал, как дом разговаривает, или это вы мне полусонному внушили? – засмеялся, но невесело и недобро. – Зачем вы так, а? Ведь это от нелюбви. А я любить их хочу, героев своих, всех, кого сочиню, и даже тех, кого из жизни вытяну, слышите? Ты наврал мне, дед, ты все наврал!
– Наверное, – говорю. А что, это – важно?
Но дом уже закряхтел, заскрипел, дверью захлопал – еле за порог выскочить успел, как дом начал круги нарезать, только мыши посыпались: сперва низко над землей, и все выше и выше. Вон мальчишка-гость на земле, как полевка, и времени опять десять вечера. Ничего, деревня в десяти километрах, доберется по просеке.
За ночь в лесу лег снег и сразу – богатый. У кормушки пересвистывались, нагличали синицы, требовали семечек. В лесу кто-то смеялся.