– Ника, ты где?!! Ника! – орет Анжела.
Плач становится громче… больше никто не отвечает… «Может и правда Никино сердце засбоило? – хватается Анжела за соломинку. – У меня тоже за грудиной болит. Самой бы тут не грохнуться».
Она начинает поиск с ближайших помещений – заглядывает на кухню, распахивает дверь ванной комнаты… Пусто. Нереализованный пока материнский инстинкт ведет ее на детский плач.
С порога нос улавливает вонь, запах аммиака. «Ой!» – всхлипывает она, хватает чистую салфетку с пеленального стола и к кроватке, где в ворохе развороченных пеленок вздрагивает голенькая Ульяша. Вернув выпавшую соску в ее ротик, трясущейся рукой Анжела обтирает описанное и обкаканное тельце, оттопыривая свой пораненный палец. Потом заворачивает кроху в одеяло и, баюкая на ходу, несется со свертком в столовую. Еще надеясь, что самого страшного не случилось.
Странно… Ники тут нет… Никого нет… Кирпичи какие-то валяются…
А Олег-то где?
Рыская взглядом по комнате, Анжела с опаской переступает порог. В дальнем углу любовничек раком стоит за опрокинутым креслом.
Что-то ищет? Или от меня прячется? Глупо…
Олег дергает головой, оглядывается. Заметив Анжелу, начинает подвывать и, не поднимаясь с колен, на карачках ползет к выходу.
До чего ж нелепо! «А что он делал тут до моего появления?» – мелькает у Анжелы. Но Ульяша начинает вторить стенающему папаше. Соска, укачивание, колыбельное «ля-ля-ля» не помогают. Человек явно хочет есть.
И расследовательская мысль обрубается. Ноги идут на кухню, а голова соображает, как накормить грудничка.
В холодильнике должно быть сцеженное молоко – Ника всегда держит свежее. Для няни. Чтобы та могла дать Ульяше, если мама вдруг где задерживается.
О господи, тут икра черная, миска клубники, шампанское… Ника к встрече готовилась, прямо банкет затевала для единственного гостя…
Три бутылочки стоят на дверце холодильника. Шеренга на страже здоровья ребенка. Дожидаясь, пока молоко согреется, Анжела покачивается с прижатой к груди Ульяшей. Прислушивается.
Тишина. Полная, мертвецкая тишина.
А Олег?
В обмороке он, что ли? От горя? Может, все-таки не полный говнюк…
Капелька молока, выдавленная через соску на нежную кожу запястья, обжигает. Черт, перегрела, теперь надо остужать бутылочку…
Когда накормленная Ульяша уже посапывает с закрытыми глазками, Анжела наконец ловит ухом скрип двери, узнает командирскую Лилину поступь.
Только бы не разбудила ребенка!
На цыпочках идет в прихожую, хмуро кивает головой прибывшей и, высвободив левую руку, прикладывает палец к губам: тише!
Взглянув на внучкино лицо, румяное, спокойно-сытое, Лиля сощуривается – улыбается глазами и морщинками, углубленными тяжелым предчувствием, – и показывает рукой в сторону спальни: мол, отнеси в кроватку. Сама же, снова построжев, идет в столовую.