Все одновременно были правы и все так же чудовищно заблуждались. Прежде всего потому, что никто не мог предложить объемной программы реформ. Каждый считал самым главным вопрос, тревожащий либо лично его, либо его избирателей и всем было наплевать на мнение своих оппонентов.
Я смотрел на это безобразие, регулярно пересылаемое мне на кассетах, и не мог понять – зачем организован подобный цирк? Чтобы внушить обывателю-избирателю презрение к такому демократическому институту как Съезд? Не понимал, пока не вспомнил слова Уилкокса, сказанные им однажды после особенно бурных дебатов в Конгрессе: "конгрессмены могут говорить о чем угодно и как угодно – это показывает, что у электората есть выбор, но голосовать они должны так, как нужно".
На фоне всех этих разговоров потихоньку проходила странная и короткая избирательная компания в среде депутатов, напрочь лишенная даже малейших признаков демократического выбора. Хотя, конечно, это в Европах демократическое голосование ничего не значит и кто бы не пришел к власти, политика будет проводиться такая, какая нужна Вашингтону и Лондону, а в Москве нынешний выбор был очень важным, возможно даже самым важным за последние лет семьдесят. И оставлять его на усмотрение толпы, обозленной карточной системой, пустыми магазинами, обкомовскими лимузинами и прочими прелестями горбачевской Перестройки, было бы верхом неосмотрительности. В таких случаях при демократическом выборе к власти приходят краснобаи-демагоги, обещающие манну небесную, но в реальности приносящие еще более эпические трудности.
Для внимательного зрителя было заметно, что кто-то умело рулит почтенным собранием, постепенно сводя разнонаправленные векторы к единому. Кто-то умелый и искушенный, в большом отличии от собравшихся на Съезд людей. Каждое выступление Баталина или кого-то из его лагеря встречали и провожали шумными овациями, а у его конкурентов с каждым днем все становилось еще безнадежнее.
Программу кандидата в Президенты мне переслали по факсу из фонда Стрельцовой, куда обратился с запросом Пьер. Часом позже прилетел на вертолете второй экземпляр, пересланный мне с дипломатической почтой от Штроттхотте, работающего в Москве.
Этот второй экземпляр был весь перечеркан пометками Вилли – он был в ужасе от предложений Баталина, ведь отныне наша торговая лавочка с Россией должна была если не закрыться, то существенно измениться и уж определенно ужаться.
К вечеру того же дня доставили переведенный на английский язык экземпляр от Серого – с целой кучей восклицательных знаков после особенно новаторских предложений Баталина.