– Че-то холодный ты, – мрачно сказала она.
Действительно, похолодало, и окрепший ветерок прополз по спине Яги.
Она привстала, но снова опустилась на скамейку.
– Еще посижу, – сказала капризно.
– А-тю-тю-тю-тю-тю-тю, – запела она, – не ложися на краю. А-тю-тю-тю-тю-придет, тебя схватит за бочок. А Ягуша тут как тут, никому тебя не даст. Ты, волчок, к нам не ходи, потому что тю-тю-ти. А Ягуша никому тю-тю-ти не даст. А Ягуша заберет, покачает и уснет. У-тю-тю, а-тя-тя, спи ты, спи, мое дитя… А-тя-я-я, – хрипнула Яга, – ты пальчиком шевелишь, мой маненький! Ты пальчиком шевелишь, мой хонесенький. А ты мой… ты мой… Ягуша сейчас… Ягуша сейчас, все сделает сейчас. Ягуша плакать будет, Ягуше будет бо…
Она быстро встала с лавки и пошла, не оглядываясь по сторонам, пригнув голову, сгорбившись и как будто пряча младенца в себе. Выйдя к оживленному тротуару, она пошла по нему, меча в здания, стоящие по правую сторону, настороженные взгляды. Лицо Яги посинело – то ли от холода, то ли от того, что застоявшаяся кровь поднялась от сдавленного капроном пальца.
Кажется, она сразу его узнала – кафе с коричневыми стеклами, которые закрывают тех, кто сидит внутри, но показывают проходящих мимо. Узнала, как узнал бы его каждый, кто в детстве любил шоколад.
Яга подошла к коричневой двери. Заглянула внутрь. В коридорчике стоял желтый аппарат для пополнения счета, его гладкий экран светился названиями телефонных операторов. Сбоку виднелась еще одна дверь, ведущая в кафе. На ее стекло был наклеен бумажный кружок с буквами – «Wi-Fi». Яга положила ладонь на ручку двери, толкнула ее. Юркнула внутрь. Через пару секунд она показалась на улице снова, с пустыми руками, и бросилась от кафе прочь.
Тротуары успокоились. Люди, выпущенные офисами, больше не сновали по ним в одинаково-ускоренном ритме. На лице Екатеринбурга проступила индустриальность. Высокий серый бетон как будто сказал, что он в городе главный, и защемил те старые улочки и теплые розовые дома, которые здесь еще оставались. Так бывает, когда на большие города брюхом наваливается вечер. Малые дома не сопротивляются. Но индустриальный бетон как будто каждый вечер говорит, что он – сильней, что он выдюжит на своих монолитных плечах вселенское брюхо вечера, и оно не порвется, и солнце огненной кометой не полетит вниз, и ночь не настанет в городе, где круглые сутки могла бы кипеть работа. Природа побеждает. Но в городе постепенно появляются новые дома – более сильные и прочные. Они агрессивней бьются с природой.
Яга хихикнула. Расправила плечи, ее походка стала уверенней, как у человека, который точно знает, куда идет. Сунув руки в карманы, она виляла задом.