– Наркоман скатившийся, – поддержала Салеева.
– Миш-ша, – позвала Яга. – Миш-ша!
Яга вошла в комнату. Миша сидел в кресле, подперев голову рукой. В комнате находился еще один человек – молодой мужчина с широким лицом и бледной, ядовито сияющей кожей. Он сидел на диване и лениво обводил глазами разводы на ободранных стенах. В комнате воняло сырым паласом и клопами. От дивана приходил сладковатый запах мочи. На голой стене – той, что напротив дивана, – нацепленная ленточкой на гвоздик, висела спортивная медаль. Ее дешевую позолоту покрывали такие же пигментные пятна, как на носу и плечах у Салеевой.
Яга хотела что-то спросить у Миши, но обернулась и заметила в другом кресле девушку. Толстую, со вторым подбородком, раздутым, как коровье вымя. Она сидела, сложив короткие ручки на рыхлом животе, и щурилась. Ее кожу покрывал тонкий слой зеленки.
– Это еще че за хуйня? – спросила Яга.
– Это – Жаба. На ней по ходу инопланетяне высадились, – ответила Салеева у нее из-за плеча.
– Какие инопланетяне?
– Микроскопические, – девушка приоткрыла глаза-щелки и снова их закрыла.
– Вы прикалываетесь, что ли, надо мной? Че за инопланетяне? – басом переспросила Яга.
– По ходу с коллективным разумом, – сказала Салеева.
– Как у муравьев или пчел, – сонно проговорила девушка, снова приоткрыв глазки.
Яга пнула Мишино кресло.
– Ебаные в рот! – крикнула она. – Че тут? Пока я за бензином бегаю!
– Че ты орешь? – повысила голос Салеева, уперев мускулистые руки в бока. – Че распелась, не видишь, балкон открытый? Сейчас менты нас тут всех примут, будешь орать! Сейчас на хуй уйдешь отсюда, сама будешь вариться!
– Че, блядь, все нервные такие, – сбавила тон Яга.
– Да, нервные, блядь, – кивнула Салеева.
– Ранимые, – добавил Миша.
Яга молча отошла к балкону.
Тучи окончательно рассеялись. На улице было светло, и свет в достаточном количестве падал сквозь заляпанные старыми дождями стекла. Балкон был пуст, только посередине на полу стояла керамическая урна. Основной поток света падал на нее и преобразовывался в пепельную муть, вползающую с балкона в комнату. Урна словно стояла на черте, отделяющей свет от мути, или сама была этой чертой. Световым фильтром с забитыми прахом порами.
– Еще не подкопала? – Яга повернулась к Салеевой, как ни в чем не бывало.
– А когда? – недовольно спросила та.
– Сейчас земля талая, мягкая. Подкопай к матери его, – сказала Яга. – Он к матери, наверное, лечь хотел.
– Время будет, подкопаю, – отрезала Салеева.
– Человек все-таки, – добавила Яга.
– Можно развеять, – угрюмо сказал Миша. – В других странах развеивают.