Раздался телефонный звонок. Она поставила корзинку на пол, порылась в сумке. Пальцем прикоснулась к экрану айфона. Ваня посмотрел на бутылки сбоку.
– Да, солнце… – сказала она в трубку таким тоном, словно вокруг нее все планеты солнечной системы совершали парад и, ответив на звонок, она сделала звонившему большое одолжение. Ваня глумливо ухмыльнулся. – В «Гринвич» заскочила… Сейчас буду. Целую, солн-це… – с лощенной усталостью в голосе пропела она.
Она положила телефон в карман и взяла с пола корзинку. Ваня подобрался, подбодрился и как будто стал шире в плечах. На дне его карих глаз промелькнула медовая искра. Можно было подумать, что он сейчас очень взволнован и возбужден одновременно.
Ваня заприметил какую-то бутылку на полке, сощурился, читая этикету, подался вперед. Девушка приблизилась к нему. В ее корзинке лежали кусок сыра с плесенью, стаканчик помидоров черри и виноград. Ваня в ее сторону не посмотрел. Девушка окинула его быстрым взглядом и вернулась к бутылкам. Ваня резко взял со стеллажа бутылку, на которую все это время смотрел и прошел близко от девушки.
Зайдя за соседний стеллаж, он сунул бутылку под резинку куртки. Опустил руки и, слегка ими раскачивая, пошел к выходу.
Ваня вышел из «Гринвича», никем не остановленный. Когда за ним съехались автоматические двери, он усмехнулся. Спустился в переход метро. Прошел его насквозь, поглядывая за колонны. За одним из поворотов, прислонившись к стене, стоял человек. Низко надвинутая кепка закрывала опущенную голову. Казалось, он дремлет стоя. Ваня негромко свистнул. Тот сразу поднял голову, подошел к нему. Ваня встряхнул рукавом, приподнял руку и показал прилипший к ладони айфон. Человек сунул руку в карман, вынул и передал Ване две голубые купюры. Ваня вытряхнул телефон в его ладони, сунул руки в карманы и пошел вверх по лестнице.
Выйдя из перехода на другой стороне, он посмотрел на «Гринвич». Его двери разъезжались, пропуская хорошо одетых вечерних покупателей, которые на расстоянии – а между Ваней и супермаркетом сейчас проходила широкая трасса – выглядели мелкими и одинаковыми. Ухмыляясь, Ваня покивал «Гринвичу», как будто хотел сказать – да, да, все это мы уже видели. Втянул щеки и смачно плюнул на асфальт.
Жаба захлопнула дверцу машины. С водительского сиденья к ней повернулся мужчина лет тридцати пяти, с бледными мясистыми губами, широко расставленными водянистыми глазами и бровями, сведенными, словно щипком, двумя глубокими вертикальными морщинами. Одна щека его была выше другой, вздернутый кончик носа поднимал ноздри. Жаба смотрела в эти темные теплые дырки на его лице, пока с пассажирского сиденья не высунулся второй – молодой, бритый, худой, с опухшим носом, широкими бровями и затаенным взглядом темных глаз. Под носом у него была треснувшая язва с мелкими сухими пупырышками.