– Конечно, видела, – Яга надула щеки. – Мы тогда с мамой в «газельке» сидели, она все ревела, когда мы ехали его из морга забирать. А у меня слезы появились только на кладбище. До кладбища не было почему-то.
– Че ты, не любила отца-то? – спросила Салеева, прицельным взглядом обводя соседний дом.
– Да по-всякому было, – ответила Яга. – Он же пил. Мать бил. После одного скандала я его вообще простить не могла. Вообще… Светка, дура, как его из морга достали, сразу ног его коснулась, и мне такая говорит – покойника коснуться надо, чтоб он потом не снился. Я на кладбище тоже к нему подошла, а он уже… как это сказать… весь мертвый такой. Видно по лицу было – обиженный на меня.
– А че обиделся? – спросила Салеева, не отрываясь от окна.
– А он же в больнице лежал. Позвонил мне, я говорю: мне некогда, перезвоню. Потом через три дня перезваниваю, а он уже умер.
– А че раньше не позвонила? – без интереса спросила Салеева.
– Дела, блядь, у меня были! – огрызнулась Яга. – Чувствовалось, что у него такая обида на меня после смерти. За сорок дней ни разу ко мне не приходил, а Светке почти каждую ночь снился, – сказала Яга с обидой в голосе.
– А ты его трогала? – Салеева задернула занавеску.
– Да, он весь такой мягкий был, как желе. Руки такие… Я еще подумала, что они его, в холодильнике не держали? Попрощалась с ним, че, землю, все кинула, чтобы пухом… А он еще Светке всегда говорил – пойдем, доченька, в церковь сходим, исповедуемся, причастимся. Сам, блядь, пьяный, как не знаю кто… Так они и не пошли. Меня он не звал. Меня больше мать как-то любила.
– А отчего он умер?
– А я знаю? От онкологии, кажется, говорили.
– Сейчас онкология на каждом шагу, – сказала Салеева.
В кухню вошел Миша. Шмыгнул носом. Сразу направился к плите. Отодвинул крышку на другую конфорку. Поднял с пола бутылку с бензином и поставил на столешницу.
– Здесь давно, в восьмидесятых, был выхлоп сибирской язвы, – вытирая нос рукавом, сказал он. – Кто тут в это время был, все умирают от рака.
– Да ты че? – просипела Яга.
– Да, дедушка тут был, он рассказывал, – бесцветно подтвердил Миша. – Вот Никаноровку всю закатали асфальтом. Землю известью поливали. Деревья рубили. Сколько тут яблонь было раньше, уже не осталось.
Пальцами он нажимал на пластиковые головки упаковок с таблетками и собирал белые кругляшки в ладонь.
– Где спички? – спросила Яга, вставая.
Ногой она задела банку.
– Осторожней! – прикрикнула Салеева.
Вода всколыхнулась, поднимая со дна разжиревшие от слизи окурки. Они заболтались в воде, но быстро упали на дно. Новый окурок, только что брошенный Салеевой, показался на поверхности, слабо дернулся и, коротко кружа, начал оседать.