Игнациус («Альбом идиота») отброшен в опрокинутый им же мир, только изрядно ухудшенный. Его прежние абсолюты схлопнуты до комнаты в коммуналке и нормированных встреч с сыном. «Это был обвал».
То, во что с легкостью кинута жизнь, безжалостно съело элементарные условия продолжения этой жизни.
«Там» тоже существует Зверь, изрядно облагороженный (в наших глазах) интерьером. А в интерьере, как всегда, украшенное дьявольской сказкой средневековье. Вечное, потому что бесконечно воплощено в хранителях каменного монстра, крепко сбитой литературе, одеревенелых богобоязненных философиях и неповоротливых бескрылых науках.
Игнациус не смог, не пожелал или не успел достроить Вселенную до своей великой любви. Знак судьбы, подаренный ему в горьком сне, остался знаком.
Можно остаться и на этой стороне звездного моста. Выбор Климова («Цвет небесный»). Выбор Созоева («Альбом идиота»).
«Я бы все отдал, лишь бы рядом сейчас была не Мара, а совсем иная женщина. Иная, забытая, запрещенная к воспоминаниям».
Климов продал свое небо. Созоев продал свое «я».
«Времени не существовало.
Он стоял до закрытия. Не сходя с места. Молча и упорно. Держа веревку ограждения побелевшими пальцами.
Дежурные его не беспокоили — была просьба Сфорца». («Цвет небесный».)
Путь Сфорца: взять у других то, что они смогли вынести из зазеркалья. «Им» это, в сущности, не поможет.
Великий Дизраэли глубоко презирал толпу, но весьма внимательно изучал ее эмоциональный спрос. И преуспел в признании народа и истории. «Эмпирическая достоверность художественного образа приобретает ценность лишь в единстве с правдивым отражением социальной действительности…»
Безбожник Сфорца отлично вписался в текущую ситуацию. Он даже отчасти отразил ее диалектику.
Там, где есть прекрасная и наивная утопия, в зазеркалье всегда таится безобразная циничная антиутопия. Раздвоенность психики — вечный и уже потому внеморальный источник развития — создает узкий коридор из общественных приоритетов. Человек попадает в жернова: думай так, а делай иначе, еще хуже — чувствуй так, твори иначе, или, может быть, самое страшное — предчувствуй так, пророчествуй иначе.
Медленно и лениво разворачивается веками прессованный механизм традиции. Жизнь это жизнь, наука это наука, искусство это искусство. А переходы между ними противопоказаны. Не смей витать в облаках, когда ты зарабатываешь, обеспечиваешь, потребляешь (Игнациус, «Альбом идиота»). Не смей применять науку, да и искусство к жизни, действию, чувствам (Антиох, «Ворон»). Это не их прерогатива: мечтай в одном, живи в другом. Не смей прогнозировать в науке. «Это уже астрология. Наука этим не занимается». Не смей искать мысли в искусстве, препарировать и анализировать — вдруг вскроются потусторонние перепевы былых откровений.