«Вот и еще один батальон можно списывать…» – тяжело вздохнул Гришин, вспоминая лицо Кима. До войны он был начальником полковой школы, неплохим командиром.
– Как же вы здесь оказались?
– И сам не знаю, я без сознания был очень долго, а потом узнал, что в своей дивизии, чудо какое-то…
– Поправляйтесь, товарищ Ларионов, – сказал полковник Гришин и пожал ему руку.
В тот же день ему доложили, что из полка Смолина вышло двадцать восемь человек – остатки дивизиона капитана Пономарева во главе с командиром и работники штаба полка капитаны Балакин и Малахов.
Гришин приказал вызвать обоих.
– Здравствуйте, – ответил он на приветствия. – Где ваши командиры, Малахов? Где вы Смолина оставили? Где Макаревич, Полянцев? Что у вас вообще случилось?
– Под Суражом нас отрезали танки. Тогда был еще весь полк, не считая, конечно, того дивизиона, что так и не прибыл, – сказал капитан Малахов. – Да и танки эти, как потом, через несколько часов, оказалось, были наши. Разведчики установили – проходила какая-то часть Бахарова. Но пока это сообразили, да ждали разведку… – Малахов зло поморщился. – Полдня потеряли на привал да пока думали, а надо было двигаться, можно было проскочить. Сказать по правде – нарушилось управление, и не то чтобы обстановка была очень тяжелой, а просто не знали ее, не могли разобраться, были все в каком-то оцепенении. Устали все…
– Разрешите мне, товарищ полковник, – перебил Малахова капитан Балакин, красивый мужчина с удивительно ясными и мягкими вишневыми глазами. – Ночью, числа не помню, но где-то около двадцатого, было совещание у командира полка. Полковник Смолин сказал, что мы в глубоком окружении, полком не выйти, будем выходить мелкими группами. И приказал технику вывести из строя, лошадей распустить, каждому вести свое подразделение в Трубчевск. Мы тогда слушали все это с недоумением, многие в душе были не согласны с приказом, ведь были еще и орудия, и снаряды, лошади, солдаты – прекрасные. Помню, за несколько дней до этого полковник Смолин говорил мне, что подписал двести похоронок с начала боев, но все же полк был боеспособен, а такой приказ означал фактически его роспуск. Нам не верилось, что этот приказ был оправданным, но Смолин сказал тогда, что это и ваш приказ, хотя мы знали, что со штабом дивизии связи не было уже больше недели…
«Что ж ты, Трофим Григорьевич, неужели сломался? – думал Гришин. – Можно было бы попробовать выйти полком…»
– Дальше что?
– Я повел группу в тридцать человек. Шли мы по следам половника Смолина, с ним было только человек шесть-семь, но Макаревича с ним не было, это точно, он вообще еще раньше отстал от нас с дивизионом Братушевского. Карты у нас не было, да и надежней казалось… – Малахов замолчал, подумал, но все же продолжил: – Потом он нас заметил и сказал, что если еще нас увидит за собой, то расстреляет. Мы и пошли другой дорогой.