Лейтенант Корнилин, принявший после ранения капитана Лебедева 1-й батальон 409-го стрелкового полка, в первые дни после отхода делал все, что в человеческих силах, чтобы сохранить людей и двигаться организованно, но в мелких постоянных стычках и без того ополовиненные роты редели, кончались патроны и продовольствие.
Все попытки Корнилина установить связь с дивизией или узнать что-либо от проходивших мелких групп, а выходило их из-за Днепра множество, различных дивизий и частей, не имели успеха. Все больше донимала фашистская авиация. Случалось, что самолет гонялся и за одним человеком.
Во время одного такого налета, когда его бойцы едва переставляли ноги после очередной стычки с вражескими мотоциклистами, Корнилин был контужен разорвавшейся неподалеку бомбой. Он еще помнил взрыв и как бойцы, лежавшие рядом с ним, зажимали уши и поджимали колени к животу. Очнулся он от сильного удара под ребра. Открыв глаза, Корнилин увидел перед собой молодого немца с автоматом на груди. Гитлеровец смотрел на него с любопытством, беззлобно, потом пнул еще раз и дал знак автоматом: «Ком! Ауфштее!»
Корнилин, ощущая боль в каждой клеточке тела, встал сначала на четвереньки, потом, шатаясь, во весь рост. С трудом сделал первый шаг. Чувствуя, как к нему возвращается сознание и туман перед глазами словно рассеивается, Корнилин осмотрелся. Неподалеку лежали трое убитых его бойцов, рядом стоял немец, к нему из тумана подходили еще двое.
«Как же так… Почему я живой?» – Лукьян вспомнил, что, когда разорвалась бомба, он куда-то провалился и на языке был уже неповторимый привкус смерти. «Как же теперь батальон…» – шевельнулась мысль. Немец ткнул его стволом автомата в спину, давая знак идти [2].
А дивизия продолжала свой тяжкий путь на восток. Сбивая мелкие заслоны гитлеровцев, отстреливаясь от внезапно налетавших мотоциклистов, части дивизии, в основном ночью, чтобы не попасть под удары авиации, прошли лесами южнее Чаус, вышли на реку Проня, переправились через нее, против ожидания без боя, и снова углубились в леса севернее Пропойска.
Пусть не было связи со штабом армии, общая обстановка продолжала оставаться неизвестной, и неясно было, что ждет их через день-два, полковник Иван Гришин, пройдя через какой-то период перестройки сознания, снова становился тем, кем он привык себя ощущать – волевым и сильным.
А перестроиться ему было не так-то просто. Занимая всего год назад должность начальника отдела боевой подготовки стрелковых войск столичного округа, Гришин привык учить войска по-современному, по новым уставам, в соответствии с принципами тактики глубокого боя, которые изучал в академии. Разве мог он думать, что войну придется начинать совсем не так, как этому учили в академии. О взаимодействии с авиацией, танками и речи быть не может, просто потому, что их нет. Как выходить из окружения – в академии вообще не изучали, да об этом никто и не думал.