– Машка, обувь сними в воде сразу! – крикнул Илья.
Маша зажмурилась. Она ждала падения. Она вспомнила, что нужно держать руки по швам и смотреть прямо, чтобы войти в воду солдатиком, а не упасть плашмя. Но веревка, вместо того чтобы лопнуть, поползла вверх. Эта железная штуковина у спасателей была вовсе не резаком, а лебедкой. И Машу никто не собирался сбросить вниз в воду. Ее поднимали.
Первым делом, как только Маша поравнялась с парапетом, один из милиционеров перегнулся через парапет, сорвал и скомкал плакат. Эмчеэсовский спасатель обнял Машу, помог ей перелезть через перила и, пока помогал, прошептал на ухо:
– Что у вас там на плакате-то было написано?
– Верните народу выборы, гады. – Маша дрожала от холода.
– Правильно, – спасатель улыбнулся. – В следующий раз зовите нас, когда будете зависать на каком-нибудь мосту.
– Угу, – кивнула Маша, все еще дрожа от холода, хотя спасатель и укутал ее в одеяло.
– Боишься, заложим? – улыбнулся спасатель. – Не бойся, не заложим. Мы не стукачи, мы спасатели. Просто вытащим побыстрее, чтобы вы не мерзли.
Минут двадцать Маша сидела в милицейском автобусе. Командовавший операцией человек в штатском, в котором Маша по неуловимым, но безусловно известным всякому россиянину признакам распознала офицера спецслужб, кажется, нарочно не позволял спасателям поднять Илью быстро, чтобы протестант повисел подольше и как следует замерз.
Через полчаса их обоих привезли в отделение милиции. Следом ехал Машин брат Петр. Его милиционеры не прогнали с моста и не задержали. Сам Петр объяснял это тем, что на нем был костюм и галстук. Когда Машу подняли и посадили в автобус, Петр позвонил маме и сказал, что с Машей все в порядке. Мама потом рассказывала, что, узнав о случившемся, коллеги принялись сочувствовать ей, что у нее такая непутевая дочь. И Маша не переспрашивала, что отвечала мама коллегам. Ей бы хотелось, чтобы мама возражала, чтобы говорила, как гордится дочерью. Но Маша боялась спросить.
В отделениях милиции Маша бывала и прежде. На акциях движения «Да» активистов иногда задерживали. Некоторые активисты после попадания в милицию, после четырехчасового допроса и суда, налагавшего на них штраф в пятьсот рублей, так пугались, что больше в акциях не участвовали. Но Маша не пугалась.
Только на этот раз их допрашивал не милицейский дознаватель, а офицер ФСБ, который командовал на мосту спасателями. Он спрашивал:
– Вы члены НБП?
– При чем тут НБП? – говорила Маша, довольно отрицательно относившаяся к Национал-большевистской партии Эдуарда Лимонова.