– Когда должна была состояться передача картины?
– Мы хотели созвониться и согласовать дату. Но когда господин Пеннек провожал меня из отеля, он определенно говорил о следующей неделе. Он хотел скорее покончить с этим делом.
– Я полагаю, что господин Пеннек не стал посвящать вас в причины своего решения?
– Нет.
– И что он не стал рассказывать вам ничего, что могло оказаться важным – и оказалось таковым после его убийства?
– Речь шла исключительно о картине, о ее передаче в дар музею, то есть о процедуре. Я не ждал от него никаких объяснений и никаких историй. Я не задавал ему никаких вопросов. Я очень хорошо знаю свою роль в таких случаях.
– Я понимаю. Скажите, вам ничего не показалось странным или необычным во внешности или поведении Пьера-Луи Пеннека? Может быть, он нервничал. Вообще вам ничего не пришло в голову после вашей встречи?
– Нет. Мне было лишь ясно, что он не желает терять время. Он не проявлял ни беспокойства, ни торопливости, хотя настроен был очень решительно.
Дюпен утратил всякий интерес к разговору. Такое не раз с ним бывало даже во время важных бесед или допросов. Но он теперь знал то, что хотел узнать.
– Тысяча благодарностей, господин Соре. Вы очень мне помогли. Нам пора ехать, у меня еще дела в Понт-Авене.
Было видно, что Шарль Соре немного растерялся от такого внезапного прекращения беседы.
– Ну да, собственно, мне нечего добавить к тому, что я уже сказал. По телефону мы поговорили очень коротко, да и встреча наша была недолгой.
– Спасибо, еще раз большое спасибо.
Дюпен встал. Мари Морган Кассель была не меньше Соре удивлена таким неожиданным окончанием разговора. Но, подумав, она тоже поднялась с кресла.
– Но знаете, я бы тоже хотел кое-что для себя уяснить, господин комиссар.
– Естественно, слушаю вас.
– Кто унаследует картину – то есть кому она будет принадлежать после… после смерти господина Пеннека? Я читал в газете о его сыне.
Дюпен не видел никакой необходимости посвящать Соре в события сегодняшнего утра.
– Посмотрим, господин Соре. В данный момент я, к сожалению, ничего не могу вам сказать.
– Я исхожу из того, что наследники продолжат процедуру дарения, ибо такова была суверенная воля владельца. Будет справедливо, если этот шедевр будет принадлежать всему миру.
– Об этом я тоже ничего не могу сказать.
– То есть речь, по-видимому, идет о необходимости фиксации последней воли в завещании? Мне кажется, что для него это было очень важно.
Это был уже не вопрос. Дюпен понимал, куда клонит Соре.
– Я приеду к вам, если вдруг снова возникнет необходимость в вашей помощи.