– Он не желал ничего предпринимать?
– Он сказал: если в таком возрасте согласишься на операцию, это будет означать конец.
Гаррег сказал это бесстрастно, без всякой мимики.
– Сколько времени он мог еще прожить?
– Я уже сказал, – тщательно артикулируя слова, заговорил Гаррег, – что с медицинской точки зрения он уже давно должен был умереть.
– Но медикаменты? Может быть, он принимал какие-то таблетки?
– От таблеток он наотрез отказался с самого начала.
– И что же вы ему сказали?
– Ничего.
– Но он знал, что непременно скоро умрет?
– Да.
Гаррег помолчал, а затем снова заговорил, словно поставив точку:
– Он был душевно здоровым человеком девяноста одного года.
Дюпен несколько секунд молчал.
– Кто-нибудь знал о его болезни, о тяжести его состояния?
– Не думаю. Мне кажется, это было бы ему очень неприятно. Он никогда и нигде не выпячивался. Он даже однажды спросил, не знает ли об этом моя помощница, и был очень обрадован, узнав, что она никогда не знакомится с медицинской документацией моих пациентов.
Заметив изумление Дюпена, Гаррег добавил:
– Он был очень упрямым и своенравным человеком.
– Но неужели он не ослаб? Ведь при таком тяжелом состоянии другие должны были бы заметить, что он тяжело болен. Ну, по крайней мере в последние недели.
Никто из опрошенных не говорил, что Пеннек ослаб или плохо выглядел.
– Видите ли, этот старик обладал невероятной силой воли. Он был очень гордым человеком. Но понятно, что порхать по жизни он уже не мог, и никого это не удивляло – все же ему был девяносто один год.
Гаррег неторопливо произнес эту цифру и спокойно посмотрел Дюпену в глаза. Собственно, говорить Гаррегу было больше нечего, он все сказал.
– Спасибо, – произнес Дюпен. – Это была очень важная информация.
Комиссар понимал, что слово «важная» в этой ситуации было излишне смелым. Пока было вообще непонятно, какое отношение к убийству имело – если, конечно, имело – состояние здоровья Пьера-Луи Пеннека. В данный момент, напротив, эти сведения делали случай еще более запутанным.
– У вас есть какие-нибудь предположения или идеи в связи с этим обстоятельством?
Дюпен с большим облегчением воспринял этот вопрос; он ослабил ощущение того, что все время этого разговора комиссар сидел в этом кабинете как пациент. Он заставил себя ответить уверенным тоном, хотя это далось ему с большим трудом:
– Мы отрабатываем самые разнообразные версии.
– Понятно, значит, пока у вас нет ничего. Дело, в общем, безнадежное. Почти безнадежное.
Голос врача впервые за все время разговора изменился, в нем прозвучали сильные эмоции. Он встал и протянул Дюпену руку.