Кирилл падал в непостижимую глубину и не мог остановиться. Наконец открыл глаза и понял, что лежит лицом вниз. В рот набился снег, вкусный, как молоко, пахнущее погребом. Он не заметил, как повернулся, и теперь лежал навзничь. Трассирующие пули неслись над вершинами деревьев, как добела раскаленные звездочки, образуя под Большой Медведицей и под Малой Медведицей еще одну Большую Медведицу и еще одну Малую Медведицу, и быстро гасли.
Взззык… Взззык… У затылка две пули ушли в снег, третья, потом еще и еще шлепнулись в ель, под которой он свалился, и снежные хлопья с нижней ветки упали на лицо. Кирилл прижмурился, хотел языком слизнуть со щеки снежинки, но они растаяли прежде, чем он прикоснулся к ним. Снег не дал прохлады полыхавшему телу, снег был тоже горячий, как белый пепел догоравшего костра. И только сейчас его осенило: ранен? Но странно — ни боли, ничего, лишь слабость, мешающая встать, лишь теплые струйки меж пальцев, лишь вкус меди во рту…
Ракета снова зажгла свой мерцающий свет, он не уходил в открывшуюся глубину неба. С трудом Кирилл приподнял голову. Прямо перед ним, на опушке, сияли сугробы, будто белые лебеди плыли по белой воде, плыли между соснами, мимо осин, притулившихся возле сосен, а за соснами в обе стороны тянулся еловый лес, без передышки, без просвета, словно одна гигантская ель… Небо все еще окрашивал бледно-зеленый свет. Потом он поголубел. Такой свет освещает лица и предметы во сне.
Кирилл слышал торопливые громкие голоса. Ожесточенные выкрики отдавались в его охваченной жаром голове, будто кричал он сам. Вдруг совсем близко услышал:
— Бей в сосну справа! В сосну! Бей!
Он даже вытянул шею, чтоб посмотреть: кто? Мелькнул призрак с автоматом, и он угадал: Натан. Промчался Халецкий. Он стрелял на бегу и ругался. Но почему он остановился? Качнулся влево, вправо, странно склонился вперед и упал. На помощь уже спешил Михась. А потом у придорожных кустов, где лежал Кирилл, пронесся кто-то большой, плечистый. «Толя? — показалось Кириллу. — Толя, он…» Схватился с кем-то. Хрип того, с кем Толя Дуник схватился, падал сверху, гораздо выше головы Толи — такой, видно, высокий этот немец. Кирилл волновался. «Надо подняться, надо подняться. Надо помочь Толе…» Он пробовал стряхнуть с себя оцепенение. «Вот-вот высокий подомнет Толю. Надо же подняться». Хотел ухватиться руками за еловую ветвь, как веер висевшую над лицом, за пенек, но руки ни за что не хватались, будто их нет. Он видел, как немец и Толя зашатались и рухнули на дорогу. Внезапно немец вырвался из Толиных рук, хотел вскочить на ноги, но кто-то опустил ему на голову приклад. «Паша!» Только у Паши была такая тяжелая рука, только он мог одним ударом из любого вышибить дух.