Королю подвели свежего коня, на которого в тот день еще никто не садился; это был арабский жеребец, легкий и быстрый как ветер. Король вскочил в седло, пришпорил коня и вернулся в Сантарен, оставив на поле боя десять тысяч лучших рыцарей Франции и Кастилии. Да примет Господь милостиво их души!
Всю ночь португальцы и англичане не снимали доспехов, а на рассвете португальский король разослал во все стороны разведчиков, чтобы выяснить, что стало с противниками. Но все они вернулись, ничего не узнав: то прекрасное войско распалось и исчезло, словно испарилось.
Вот, господин граф, — заключил сир де Корасс, — то, что я могу рассказать вам о сражении под Альжубаротой; вы можете считать это сообщение достоверным.
— Но, любезный сир и сосед, — сказал граф, — вы говорите, что это сражение произошло вчера.
— Да, вчера, оно началось в час вечерни, монсеньер.
— А сколько же льё отсюда до Альжубароты?
— Кастильских льё примерно двести пятьдесят, если счет вести по прямой линии — словно Бог дал людям птичьи крылья.
— И сегодня утром вы уже знали во всех подробностях то, что рассказали мне сейчас?
— Сегодня утром, незадолго до рассвета, и я велел повторить мне все дважды, так как подумал, что вам это будет интересно.
— Вы были правы, сир де Корасс: это большая и очень печальная новость для Франции и Гаскони. Но скажите мне, как же вы узнали это? У вас есть вестники, оседлавшие ветер?
— Да, есть, — отвечал сир де Корасс, — и они мчатся даже быстрее ветра, монсеньер.
— И как же вы заполучили их? При помощи некромантии?
— Нет, монсеньер.
— Скажите же мне, Реймон, как это делается, — настоятельно просил граф. — Клянусь, что никому на свете, ни одной живой душе я этого не открою, не скажу ни слова: ни почести, ни сокровища, ни пытка не заставят меня открыть рот.
— Не знаю, следует ли мне говорить, — отвечал сир Реймон.
— Вам совесть запрещает эти делать?
— Нет, монсеньер.
— Значит, вы вправе сказать, — решил граф. — Я вас слушаю.
— Ну, так слушайте, — отвечал сир де Корасс, — потому что, клянусь спасением души, я расскажу вам, монсеньер, как все было.
Вот что рассказал сир де Корасс графу де Фуа:
— Лет десять тому назад была у меня перед авиньонским папой большая тяжба с одним каталонским клириком по имени Мартин, весьма искушенным в оккультных знаниях. Судились мы из-за десятины, которую он хотел востребовать с моего владения Корасс и которая могла составить до сотни флоринов в год. Папа признал справедливость его притязаний — то ли потому, что у Мартина все бумаги были в порядке, то ли потому, что считал нужным оказать предпочтение Церкви, — и присудил ему право взимать десятину. Клирик схватил копию судебного решения и помчался в Беарн, чтобы немедленно получить то, что считал уже своим. Но я, будучи предупрежден, вооружил всех своих воинов и слуг и встретил его с таким огромным сборищем, какое никогда еще не являлось почтить духовную особу. Он приближался, держа в руке папскую буллу. Я тут же показал ему зна́ком, что дальше идти не следует, и сам встал перед ним со словами: