«Метр Мартин, неужели вы полагаете, что ваши бумаги заставят меня отречься от оставленного мне отцом наследства, когда я в силах оборонить его своим мечом? Если вы так думаете, то делаете большую ошибку, мессир, а если станете упорствовать в своем злокозненном намерении, то можете и жизнь потерять. Отправляйтесь куда-нибудь подальше искать себе бенефиции, к моему же наследственному достоянию, любезный клирик, вы не прикоснетесь, пока я в силах носить латы на спине и шлем на голове, а я надеюсь, что умру в них и что погребут меня в моих доспехах. Поворачивайтесь побыстрее и отправляйтесь либо в Каталонию, либо в Авиньон — как изволите, только чтобы в беарнском краю ноги вашей не было! Я вас предупредил».
«Это ваше последнее слово?» — спросил клирик.
«Нет, предпоследнее, а последнее будет „убью“».
«Сир рыцарь, — заявил тот тогда с решимостью, которой я не ждал от человека в рясе, — вы не по праву, а силой отнимаете у меня доход моей церкви, опираясь на свою власть и вес в этом краю. Но имейте в виду, что, вернувшись в монастырь, я пришлю к вам такого ратника, каких вы еще не видывали».
«Убирайтесь к черту и присылайте кого хотите!»
Должно быть, он действительно отправился туда, куда я послал его, потому что месяца через три, ночью, когда я спокойно спал у себя в постели рядом со своей женой, в моем замке вдруг раздался страшный шум. Жена проснулась первая и схватила меня за плечо.
«Ты что?» — спросил я.
«Разве ты не слышишь?» — отвечала она.
«Ба, это ветер».
«Нет, сир, это не ветер, прислушайтесь. Похоже, дерутся или бьются на шпагах… О Господи, смилуйся над нами!»
Дрожа всем телом, она стала повторять молитвы.
Действительно, такого шума и грохота я в жизни еще не слышал. Казалось, что замок сейчас разрубят пополам от чердака до подвала; немного спустя в дверь нашей комнаты стали стучать, да так громко, что моя бедная жена каждый раз вскакивала с кровати. Мне пришлось признать, что происходит нечто необыкновенное, но я не решался подать голос, потому что боялся, как бы мои рыцари и слуги не сочли меня обезумевшим; я затаился и молчал. Как только колокол начал бить к «Анжелюсу», весь этот шум прекратился, мне удалось уснуть, и я поднялся в обычное время.
Оказалось, что все мои оруженосцы и слуги собрались и ждут меня — все они слышали адский шум, не прекращавшийся в течение ночи. Всюду были следы тех, кто производил этот шум: вся фаянсовая посуда была разбита, вся оловянная — измята и скручена, серебряная — почернела, словно ее обожгло люциферово пламя. И вся обстановка в замке была разбросана и переставлена: кухонная утварь оказалась в главном зале, а мебель из зала — в дровяном сарае, повсюду валялись дрова и щепки. Дня не хватило, чтобы привести все в порядок, а когда уже кончали, наступила ночь.