Ночь любви была весьма жаркой…
Ибрагим действительно забрал Мухсине с собой в Стамбул и поселил в доме, где уже жили Теодор и Микос с Марией. Вместе с Мухсине приехала и Амина, получившая много наставлений от своего хозяина. Главным было сообщать обо всех действиях Великого визиря и загодя предупреждать, если у того вдруг еще раз появится желание направить свои стопы в Египет.
Теперь у Ибрагима были две страсти – власть и Мухсине. Обе смертельно опасные, но, возможно, именно опасность и усиливала обе страсти. Кто знает, будь он с детства богат и знатен, стал бы добиваться настоящей власти? Будь Мухсине просто доступной наложницей в его гареме, долго ли продержалось бы внимание хозяина к своей рабыне?
Но Ибрагим был вознесен на вершину власти прихотью судьбы, хотя, безусловно, был этого достоин, но каждую минуту мог ожидать падения. Сулейман поклялся не казнить его из прихоти, но кто же не знает, что существует снятие любой клятвы – фетва, а уж для султана тем более. Малейший неверный шаг, и голова полетит с плеч.
Так же Мухсине. Ибрагим был влюблен по-настоящему, тосковал, писал сумасшедшие письма, если всего пару дней пропускал, не наведавшись в заветный дом. Но кто знает, может, эту страсть подогревала связанная с ней опасность?
У Ибрагима были дела по подготовке к предстоящему походу, связанные с многочисленными морскими проектами, с проектом захвата Йемена, вернее, его побережья, чтобы мешать португальцам хозяйничать в море вокруг Аравийского полуострова, торговые дела, управление сложным хозяйством под названием Стамбул и еще многое-многое другое. Великий визирь с согласия султана брал все больше дел, а следовательно и власти, в свои руки. Сулейману нравилось перекладывать дела на достойных людей, это было умно, не мог падишах вникать в любые мелочи, для этого есть чиновники, дело Повелителя точно выбрать этих чиновников.
Сулейман почти перестал посещать заседания Дивана, что тоже немало удивляло его подданных. Но просиживать часами, выслушивая даже мелочные просьбы решившихся дойти до Дивана, ему казалось глупым. В одной из стен зала, где проходили заседания, было сделано большое окно, закрытое решеткой, сквозь которую все слышно, но мало что видно, особенно со стороны заседавших. Сулейману было вполне достаточно время от времени присутствовать позади этой решетки на удобном ложе с подушками, чтобы убеждаться: Ибрагим справляется с потоком дел сам.
По крайней мере дважды в неделю, когда заседал Диван, Сулейман убеждался, что Ибрагим незаменим, и радовался, что не побоялся вознести своего друга-раба столь высоко. Он действительно ценил Великого визиря за его работоспособность и разум, а доносы о взятках, которые берет паша… кто же их не берет? Снова и снова Сулейману нашептывали, что венецианцы одаривают Великого визиря немалыми дарами, султан только посмеивался: глупый народ, ведь все, что есть у Ибрагима и других пашей, по сути, принадлежит им временно. В случае опалы, что почти наверняка означало казнь, все, что награбил или наворовал чиновник, отходит казне.