Утром их фотографиями пестрел Инет, хорошенькой Лены и брутального Андрея Ромашова. Когда они с Рарой встретились в обед, за столом, Ромашов не мог смотреть ей в глаза.
– Давай забудем, Андрей, – мягко сказала она. – Забудем и вместе подумаем, что делать?
Вот так все это и началось. То, из-за чего Ромашов теперь сидел перед следователем и отвечал на вопросы, которые были ему неприятны. А еще выслушивал обвинения в том, чего на самом деле не было. Какие бабы? Пара глупейших эпизодов и, как итог, помолвка с Настей? То бишь, со Стейси Стюарт.
А теперь Настя мертва…
«…лицо осознавало общественную опасность своих действий»
Журавушкин читал постановление и не верил своим глазам. Ничего из того, на чем он мысленно построил линию защиты, там не было. А было совсем другое. Обвинение в предумышленном убийстве. Причем, с прямым умыслом!
После истерики Ромашова следователь предложил тому выйти из кабинета и подождать в коридоре. Ромашов заупрямился, и в этот момент привели Рару.
Первое впечатление о подзащитной у Журавушкина оказалось негативное, хотя он и убеждал себя быть объективным и смотреть на вещи непредвзято. Но он ожидал увидеть эффектную женщину, роковую соблазнительницу, как-никак, она была любовницей главного секс-символа отечественного мыла, и даже после помолвки с ослепительной Стейси Стюарт Ромашов продолжал интимные отношения со своей прежней пассией. В чем откровенно признавался.
Журавушкин его понять, убей, не мог. Он видел Настю, хоть и по телевизору, но в том, что она была красавицей, никаких сомнений не оставалось. Рара ничем ее не напоминала. Да никакого сравнения! Любой мужчина, находящийся в здравом уме и твердой памяти, предпочел бы двадцатилетнюю девушку модельной внешности зрелой даме, мягко скажем, красотой не блещущей. Что-то здесь было не то. Журавушкин сразу почувствовал, что дело со странностями. Теперь эти странности стояли перед ним во плоти и вопросов было еще больше, чем ответов.
«Я должен узнать, в чем тут дело», – подумал он, глядя на Рару.
Возможно, что виновата в этом была тюрьма. В том, как сейчас выглядела Раиса Гавриловна Раевич. Ее темно-русые волосы сделались сальными, по обеим сторонам маленького лица с удивительно мелкими чертами болтались слипшиеся пряди. Оно, это лицо, напомнило Журавушкину нераспустившийся бутон. Цветок, не успев раскрыться, начал увядать. Особенно пострадал лоб, весь изрезанный тонкими горизонтальными морщинками, нижняя часть лица еще сохраняла свежесть, но шея была похожа на срезанный стебель: вялая и бледная. Небольшие, какого-то неопределенного цвета тусклые глаза Рары щурились на яркую лампу и слезились. Нос был красным, а губы серыми, почти пепельными. Мысленно Журавушкин обозвал стоящую перед ним женщину «мышью». А потом даже «молью».