— Ну, че встала-то, Чунька-колода? — сказала она. — Убирай давай свое дерьмо!
— Давай убирай! — повторила Оля.
Надя шагнула вперед и оглянулась. Среди взглядов, направленных на нее, были шокированные, изумленные, брезгливые, торжествующие, испуганные — но ни одного сочувствующего. Поэтому все разнообразие детских глаз слилось для нее в нечто неопределенно общее, напоминающее фасетчатые глаза насекомых, а выражаемые ими различные эмоции сложились в один, очень простой результат. Она ощутила его как удар.
— Чунька-колода, — услышала она, но не поняла, кто это сказал.
— Чунька-колода. Чунька-колода. Чунька…
Кто-то в толпе детей повторял эти слова, а остальные подхватывали. Тихий хор голосов превратился в гудение, а потом все пространство вокруг заколебалось, сделалось неуютным, настойчиво злым, с каждой минутой наливаясь силой и упругостью, выдавливая Надю из существующей реальности.
— Чунька-колода! — выкрикнул кто-то из мальчишек.
И Надя Солдатова не выдержала — подскочила к распахнутому окну, перемахнула через подоконник, спрыгнула вниз и побежала.
— Беги-беги! Чунька-колода! И не смей возвращаться. Бойкот ей! — вслед убегающей Наде крикнул Талгат. — Правильно?
— Правильно, — кивнула Оля Пономарева.
Всю вину за происшествие свалили на Надю Солдатову. Когда вожатая вернулась, ей объяснили, что странная детдомовская девочка с самого первого дня вела себя как-то… ненормально. Послушные дети убрали палату и тем самым заслужили снисходительное прощение.
А после полдника занялись объявленным бойкотом по-взрослому.
Они отыскивали Надю, где бы та ни пряталась от них, кричали, вспугивали, бросались в нее камнями, заставляя бежать и снова прятаться.
К компании из третьего отряда присоединились ребята из других отрядов и даже малышня — они бегали за Надей, сменяя друг друга, гоняли ее ватагой по всему лагерю, не давая покоя.
Голову мертвой свиньи вернули на кухню — повар собирался готовить из нее холодец на завтра.
* * *
И бабушка, и мама говорили: держись подальше от людей, ты ведь не представляешь, во что они могут превращать друг друга. Люди многое портят, побереги себя. А я не верила. Так всегда: пока не прочувствуешь на собственной шкуре… Но я хотя бы сдалась не сразу.
* * *
На закате группа бойкотирующих раскололась: большинство, утомившись бегать, ушли. Остались только самые упертые, и главная среди них — пигалица Катька.
Тощая малютка была счастлива отплатить большой девочке за издевку, за пережитый позор и вообще за все. За то, что старшие — старше и сильнее.
Маша пыталась, но не смогла остановить сестру и в конце концов махнула рукой, решив: сама угомонится. Устанет же она когда-нибудь? Все устают.