Трое было сыновей у Ширяя, и все такие… не слабачки. У старшего кличка была войсковая — Гневаш. Ну, вот из-за буйного характера, наверное, и сгинули они все молодыми. Под Кесью погибли, теперь это город Венден в Латвии, знаешь? В XVI веке в этой Кеси резиденция магистров Ливонского ордена была.
Ну, не суть…
А после смерти сыновей и сам Ширяй на свете не задержался. Так вот село-то, ему пожалованное, брату его, Ивану Михайловичу Норову, досталось. Этого вояку в сражениях жестоко контузило, и вышел он в отставку секунд-майором. Страшный был человек и с головой сильно не в ладах.
Поместьем от его имени управлял какой-то немец, и, как водится, управлял с великой пользой для своего кармана, а для общества и людей — наоборот.
Терпели крестьяне его художества, пока сил хватало, ну, а как сделалось невтерпеж, решили все-таки хозяину пожаловаться. Дождались момента, когда приехал секунд-майор Норов навестить родные пенаты, ну и обступили деревенские мужички благодетеля своего, чтоб прошение ему подать. А благодетелю что-то торкнуло в голову — то ли вообразил он, что его враги на поле брани окружили, то ли по спеси своей дворянской не захотел слушать грязное мужичье. Накинулся он на собственных крестьян с саблей и погнал с боем в Москву-реку.
Да как начал их там рубать, беззащитных, безоружных, перепуганных, — аж вода кровавой пеной пошла. Вопли, стоны, плач стоит над селом — но безумный вояка не остановился, пока всех не посек в куски.
И унесла река изуродованные тела.
Вот с тех пор и возникло в здешних местах странное явление. Мертвые крестьяне поднимаются поперек течения и идут по воде назад — несут челобитную государю на обидчика и убийцу. Но как до своих могил дойдут — силы у них кончаются, и ложатся они на дно. До следующего года — терпят и ждут.
Прадед говорил: в иные весны сквозь струи воды можно было даже лица их рассмотреть — мрачные, худые. Увидишь, и до того безотрадно на сердце делается — кровь стынет в жилах. Вот, чтоб мертвых успокоить, и возводили последние землевладельцы храм в здешних местах. Но уж сколько лет все тут рушится и ветшает. Боязно, что…
Дед осекся. Напрасно прогоревшая сигарета обожгла ему пальцы, он засмолил новую.
Ромка зябко поежился. Продрог он, да и рассказ произвел траурное впечатление. Глянув в сторону реки, он вдруг заметил: возле ледяных заторов не осталось ни одного спасателя — все ушли за мост, укрылись в овраге.
— Они взрывать, что ли, бу…
Не успел договорить: раздался грохот. У Ромки заложило уши, дед от неожиданности присел, выронил сигарету.