— В килограммах? — уточнил Ромка.
Дед презрительно задрал брови и сплюнул:
— В килограммах — в универсаме. Что ловил?
— Плотвёшку, окуней, щурят. Подлецов[2] в прошлый раз…
— А! — Дед махнул рукой. — Мелюзга. На здешних речушках — Северке, Нерке, Отре, чтоб ты знал, и язя, и судака, и налима с жерехом можно взять. Знаешь, как местные тут леща ловят? На донки. А для насадки фигурные макароны берут. Ну, такие… звездочки!
Ромка кивнул.
— Так вы тут ловили? — с интересом спросил он. — Я слышал, тут карп и сазан тоже попадаются.
— Бывает, — подтвердил дед. — Когда-то в Любиве с Медведкой и раки водились, вода много чище была и глубже.
Двигаясь вдоль трассы, они, наконец, вышли к высокому холму, где дорожная лента скатывалась вниз, и откуда с верхней точки открывался панорамный обзор: хорошо видны были мост, машины МЧС и полиции.
С десяток спасателей стояли, ходили и бегали возле ледяных торосов, загромоздивших берег. Серая ледяная шуга на реке перла поверх целых и ломаных льдин, шуршала, раздраженно шипела тысячью змей, выплевывая то тут, то там на поверхность черную воду.
— Река бесится. Силища! — сказал дед, разглядывая ледоход. — Но все-таки теперь тут не то, что раньше… Вот мой прадед… Он из крестьян был. Жил здесь, в селе Ачкасово. Сейчас это Воскресенский район, а до революции Коломенский уезд считался. И было там дворянское имение.
Дед снова закурил и, тыкая в воздух зажженной сигаретой, словно указкой, принялся рассказывать и показывать:
— Вон там… Не видишь? Эх, ты. И зрение у молодых тоже ни к черту… Ну, не суть. Господский дом много раз перестраивали, и усадьбу тоже — то разбирали, то снова возводили по новому проекту. Теперь-то там мало чего есть — часть дома да хозяйственные постройки — ледник, оранжерея. Но главное — Никольский храм, его на деньги одной из последних владелиц громоздили. А зачем — знаешь?
Была тому причина.
С самых старинных времен случается на Москва-реке такое диво в половодье: разольется вода, выпрет из берегов так, что все на своем пути посносит, а потом тащит мусором в Оку. Но вдруг, ниже по течению, недалеко от Ачкасова, остановится и огромной волной — назад! Вздыбится — и аж до самых Бронниц вспять бежит, народ пугает.
Прадед мой не раз это видывал, и все хотелось ему докопаться — с чего бы такие чудеса на нашей земле пошли?
Закончил он церковноприходскую школу и помогал при храме местному батюшке, а тот по дружбе позволял ему старые церковные архивы читать. Так мой предок и разузнал, что селом Ачкасовым владели когда-то дворяне с фамилией Норовы. Новгородского боярского рода, все как один буйные, своенравные, под стать фамилии. А может, и фамилия им такая неспроста была… Мужики про них говорили — Норовы с норовом. Чуть ли не все мужчины в их роду служили военными. А само село Ачкасово пожаловано было Григорию Михайловичу по прозванию Ширяй за подвиги на Ливонской войне.