…Отец Илларион ушел от нас. Высох за год, как щепка. И трети от прежнего не осталось. И по глазам видно, что не жилец. Дай ему Бог, может, на Белоозере оживет.
Церковь пустая стоит. Благочинный обещает нового попа прислать, да пока нету желающих в наш приход.
…Такого половодья, как в этом году, старики не упомнят. Разошлась река. Даже церковь затопило. Десять дней вода стояла, потом схлынула. Стены отсырели, половина росписей потрескалась. Видать, сам Боженька свой храм спасает от нечистой работки Афоньки проклятущего.
Плохо дело. Фундамент после затопа осклиз. Что же делать-то?»
На этом записки церковного старосты и художника Ларионова закончились.
Я задумался и не заметил как задремал. Разбудил меня мой гостеприимный хозяин, вернувшийся, наконец, домой.
Сафронов торжественно водрузил на стол трехлитровую банку парного молока и пригласил ужинать. Увидев альбом у меня в руках, спросил, что это я читаю.
— Да вот, нашел под кроватью. Записки какого-то Ларионова. Кто он такой? В живописи, сразу видно, разбирается. Приятель ваш? Как с ним встретиться?
Сафронов вздохнул:
— Уже никак. Царство ему небесное!
— Да что вы?!
— Да. Гадюка укусила. О прошлом годе Николай все церквушку ту навещал. Ходил один, все чего-то рисовал, срисовывал, говорил — копии делает. Там его гадюка и цапнула. Он-то ее убил, хватил палкой по голове — и ладушки, и каюк ей. А у Николая сердце не выдержало — видать, злобная тварюга попалась, сильно ядовитая. Никто не ожидал, конечно. А он умер. И откуда только гадюка эта сволочная взялась?! Ума не приложу. У нас тут вообще-то змеи не водятся.
* * *
Я попросил у Сафронова разрешения взять с собой найденные альбомы, чтобы показать отцу Александру.
И вспомнил, что в прошлый раз не сфотографировал руины в нынешнем их состоянии.
Для очистки совести решил заехать перед отъездом, оплошность исправить.
Заодно задумал кощунство: отковырять слой краски там, где видел я глаз, да посмотреть, что изобразил там под святыми ликами дьявольский живописец Афонька.
Жгучее любопытство одолевало меня, когда я увидел снова полуразрушенные стены злосчастного храма.
Алексея Ивановича с его мотоциклом я оставил на дороге. А сам пошел в церковь, держа наготове фотокамеру.
Хотелось, наконец, разобраться в темных тайнах этого места.
Но ожидания мои не сбылись. Еще со стороны, подходя к развалинам, я заметил, что облик их несколько изменился. А войдя, увидал, что та самая часть стены, на которой изображен был Христос на горе Фавор и откуда в прошлое посещение пялился на меня злобный глаз, чужеродный для всей композиции, — часть эта обвалилась.