Наверно, случилось это после грозы. Я перевернул несколько упавших крупных кусков стены, но штукатурка разбилась так, что красочный слой разлетелся в мелкие чешуйки, и никакого цельного изображения не осталось — только невнятные разноцветные пятна.
Я сфотографировал надпись, которая располагалась под погибшей фреской:
«Днесь показал еси Твое Божество, Господи, избавляя нас от смертных ныне соуз».
Если действительно под ликом Христа в неприступном свете был намалеван враг рода человеческого, то фраза эта приобретала смысл весьма издевательский и даже зловещий.
Я вспомнил, как близко к стене стоял тогда перед грозой, разглядывая нарисованный глаз, и содрогнулся. Пожалуй, мне крупно повезло: если б стена рухнула, когда я был рядом с ней, — моей семье пришлось бы теперь плакать и хлопотать о похоронах.
А за спасение жизни должен я благодарить моего «дачника», Алексея Ивановича, — это ведь он увел меня тогда из храма.
Смущенный, я вышел из развалин церкви. Никакие умные мысли голову мою не посетили. Да если я и думал о чем, возвращаясь через заросшее бурьяном поле к дороге, так только о том, что жизнь человеческая, в сущности, очень хрупка, и слишком редко помним мы об этом.
Воронежская область, г. Рамонь
Высокие узкие окна Рамонского замка — словно удивленные глаза под скобками седых бровей. Они смотрят с мрачным ошеломлением на погибающее величие въездных ворот имения; на искрошенный красный кирпич и одичавший в запустении парк. Строгие зубчатые башни, как и прежде, вытягиваются во фрунт: они сохранили воинский дух и все еще готовы беречь спокойствие своих благородных хозяев, но что-то смущает; что-то нерешительное в их облике… Готический замок посреди российского Черноземья? Какая нелепая, чудная затея!
Давно нет на свете хозяев, построивших его. А без них — нет и уверенности, зыбко существование самой крепости.
Красная революция, взвихрившая и унесшая половину России, и архитектурную аристократию разжаловала в чернорабочие: в ассиметричном особняке размещались поочередно то школа, то лазарет, то филиал технологического института, то заводская администрация, то Дом пионеров, то библиотека, то музыкальная школа.
Красу и спесь, уют и томную, мечтательную уединенность замка унизили, заставив служить. И как всякий, кто вынужден много трудиться не по своей воле, великолепный замок в Рамони скоро обессилел, зачах и одряхлел. А может быть, и озлобился.
Каждая предпринятая попытка реставрации почему-то проваливалась. Рабочие боялись аварийных стен: в опустелых комнатах что-то шепталось, перестукивалось, переговаривалось. Неизвестно откуда налетавшие сквозняки били заново вставленные стекла. Падали строительные леса. По ночам хлопали двери и скрипели лестницы.