Излишне говорить, что все они, или почти все, во всяком случае девяносто процентов, были совершенно голые.
Спокойствие соблюдал только Эрнст Степанович, который продолжал колотить по рельсу с каким-то фанатическим остервенением. Продолжали грохотать вертолеты, из которых с трудом доносились голоса динамиков, которые призывали граждан к порядку, работали двигатели десантных судов, и продолжала завывать милицейская сирена.
В общем, шум стоял невероятный.
В свою очередь, растерялись и десантники.
Славные парни, вояки, которые привыкли встречать опасность лицом к лицу, не раз усмиряли демонстрации хулиганов и спортивных фанатов, останавливающие подростковые драки и даже усмирявшие бунты в тюрьмах и колониях, конечно же, были сильно смущены, когда вместо всего этого увидели толпу совершенно голых людей. Ладно бы только мужиков! Но здесь были женщины, подростки и дети! Лица преклонного возраста. И все голые! Абсолютно! И никакого сопротивления они не оказывали. Как с такими воевать?
В смятение пришли и офицеры, и рядовые. Многих охватил весьма уместный при подобных обстоятельствах стыд. Смущение. Десантники останавливались и не шли дальше. Одни, открыв рот, смотрели на происходящее, другие краснели и отворачивались. Были и такие, которые хватались за животы и с хохотом падали на песок.
В общем, стремительное и быстрое наступление было сорвано голым видом обороняющихся, которые вовсе и не оборонялись.
Растерян был и Степанов. Он, как и многие, был смущен. Человеком он был крайне стеснительным и даже никогда, за исключением нескольких забытых эпизодов в детстве, не был в общественной бане. А тут ему вдруг стало стыдно, и он бросился обратно к катеру, на котором приехал.
— Не могу! — чуть ли не со слезами сказал он своему напарнику Мише Костылину. — Не могу на это смотреть. Миш, будь другом, доведи операцию до конца.
Так, в первые же минуты операции Степанов передал командование в другие руки. Это был тревожный знак, которому он не придал значения.
Миша Костылин, тоже капитан, не был человеком сентиментальным, а тем более стыдливым или стеснительным. Выросший в деревне в многодетной семье, он спокойно взирал в бинокль на остров. Ничего, кроме восхищенного «Е-мое!», с начала операции он не сказал. Но командование взял на себя без колебаний. Выпрыгнул на берег, добрался до лагеря и накрыл всех десантников десятиэтажным матом.
— Чего встали, уроды? — орал он на них. — Быстро! Собрать всех, окружить! Никого не выпускать!
Для пущей убедительности он дал очередь из автомата в воздух. Солдат это несколько отрезвило, и они пошли дальше, сужая круг.