Я молчу. Говорить о Бируте не могу ни с кем. Это будет кровоточить до конца. Да и о Марате. Пока он был жив, он был темой для разговоров. А теперь стал только темой воспоминаний. Мы учились в соседних школах, жили в соседних дворах, всегда встречались с удовольствием, хотя и не были близкими друзьями. Теперь это отзывается болью — оттого, что упустили тогда шанс стать друзьями. Он и тогда был бы прекрасным другом — надёжным и преданным. Таким, каким и стал в конце концов. Но позже — в «Малахите»…
— Ты помнишь новеллу про итальянское золото? — вдруг спрашивает Розита. — В той книге…
— Помню, конечно? Спасибо, что дала почитать.
— Как жутко жили люди! — Розита вздыхает. — Как легко погибали за металл! Может, нам не лишне хоть изредка вспоминать об этом?.. Что, если попросить Ренцела разучить арию Мефистофеля? «Люди гибнут за металл!..»
— У него получится. Роскошный бас!
— Он, кстати, скоро приедет в твою дельту выпускать кастрированных комаров. Уже облучены тысячи яиц.
— Что потребуется от меня?
— Не знаю. — Розита пожимает плечами. — Он ни о чём не просил. Может, сам тебя вызовет?
На подходе к дельте Жога я вдруг вижу на высоком берегу громадный паукообразный ком из матово поблёскивающих металлических балок и коричневых супердековых плах. И не сразу понимаю, что этот искорёженный невероятной силой металл — наш причал. Тот самый, что после прошлого разлива торжественно и радостно поставили мы тут для торговли с килами.
— Ты видишь? — с ужасом спрашиваю Розиту.
— Я это ещё раньше видела, — как-то отрешённо отвечает она.
— Где?
— На фото со спутника. После свеженького землетрясения.
— Почему мне не сообщила?
— Спроси у Омара. Я дежурила в Совете… Ты был занят бегущим племенем… Возможно, поэтому… Остановить цунами ты всё равно не мог бы…
— Сейсмологи предупреждали о землетрясении?
— Да. Но полагали, будут обычные два-четыре балла.
— Теперь всё восстанавливать?
— Пока не будем. — Розита мотает головой. — Подкопим сейсмические наблюдения. Нет смысла ставить причал от разлива до разлива. Шлюпками обойдёмся. Рон поставил на наш «Вихрь» вторую шлюпку.
Рональд Робинсон из Бристоля, наш главный ихтиолог, сейчас в капитанской рубке — учится водить «Вихри». Он по-крестьянски тяжеловесен, широкоплеч, с квадратным подбородком, и неторопливо, основательно руководит всеми рыбными делами — от разведения карпов в искусственных прудах до торговли с килами и случайных рейсов любителей-рыболовов. Он главная их пружина, заводила. Прилетел он на первом корабле и когда-то знакомил нас, только что прибывших, с невеликим своим рыбным хозяйством. В тот день Марат тихо, за чужими спинами, прозвал его «Рыбинсоном». Но шутка эта удержалась только среди тех, кто свободно говорил по-русски. Остальные её не заметили. Поскольку за два года жизни в «Малахите» русским овладели далеко не все. И преподавание, и бытовые разговоры велись там на «глобе». Даже неудобно было говорить на людях с тем же Маратом, или с его Ольгой, или с Анютой, на чисто русском. Это могло бы обидеть остальных. На русском чаще говорили вдвоём. Как мы с Бирутой, как Марат с Ольгой… Анюта точно сказала однажды: русский был для Бируты языком любви.