- Я вас понял, мой фюрер, - спустя секунд двадцать тишины ответил Гудериан.
- Ваши танкисты - ядро нашего ударного кулака. От вас зависит - победим мы в этой войне или проиграем. Вспомните восстание. Вы не пожалели своих людей ради национал-социализма. И теперь я жду от вас того же. И помните. Судьба Рейха и германской расы в ваших руках!
Гудериан вышел на свежий воздух и отойдя немного в сторонку закурил. Да, в Рейхе имелись достаточно строгие требования по борьбе с курением в общественных местах, но многие на это плевали. Особенно в такие трудные моменты. Он курил и думал над тем, что происходит.
Сзади раздались тихие шаги. Хайнц обернулся и встретился с испуганным взглядом Альберта Шпеера, который никак не мог отойти от совещания.
- Будете? - Протянул Гудериан Альберту открытый портсигар.
- Нет, спасибо. - Покачал он головой.
- Вижу вам тоже не все понравилось, - с кривой улыбкой констатировал Гудериан.
- Да я даже не могу понять, что происходит, - пожал плечами Альберт. - И этот фольксштурм... Зачем? Он что, хочет сложить в могилу всех немцев?
- Боюсь, мой друг, что он просто сошел с ума.
- Вы полагаете? - Несколько рассеянно переспросил Шпеер.
- Уверен. В старые времена таких людей называли одержимыми. Дескать, их души захватили бесы там или какие духи. Его же душа во власти идеи. Ради нее он готов пустить весь мир прахом. И нас с вами тоже.
- Но что же делать?
- Дружище, я полагаю, ответы на этот вопрос нам нужно искать не здесь и не сейчас. По крайней мере, я - так и точно не хочу об этом думать. Я солдат. Мое дело выполнять приказы, какими бы сумасшедшими они ни были.
- Хм... - в глазах Альберта проскочили лукавые искорки. - Скажем так, - произнес он и быстро оглядевшись, не подслушивает ли их кто, продолжил, - я в курсе небольшого дискуссионного клуба. Моя позиция проста - я не хочу, чтобы немецкий народ был пущен на убой. И если я могу быть полезен, то с радостью помогу, - он слегка кивнул.
- Признаться, я не понимаю, о чем вы, - чуть прищурив глаза произнес Гудериан.
- Безусловно, - улыбнулся Шпеер и попрощался с генералом. Все что он хотел сказать - произнесено, а дальше нужно было время. Ведь в таких делах никто просто так никому не доверяет.
2 сентября 1941 года. Нью-Йорк. Один из шикарных особняков Манхэттена.
- Господа, - перебил всю досужую болтовню хозяин кабинета, начиная заседание, - прошу внимания. - И дождавшись тишины, продолжил. - Вчера мои аналитики обобщили сведения, полученные из Европы. Все складывается как нельзя лучше, ибо война приобретает позиционный оборот. То есть, получается то, что нам нужно - большая, затяжная война.