Кузнечик встал, отлипая от стены и от нагретого его теплом телевизора. Пальма качнулась, и обезьяна перевернулась пустой задней стороной. Белой нитью он прошел между столами, разрезая дымную завесу подводного царства. Подводного из-за зеленых торшеров и позеленевших лиц. Подошел к стойке и тихо о чем-то спросил. Старшие свесились со стульев-грибов, сказали:
– Что-что? – и засмеялись. Гиббон в белом фартуке посмотрел на него сверху, как на что-то, не заслуживающее внимания.
Кузнечик повторил вопрос. Лица старших весело оскалились. Гиббон достал из кармана фломастер, почиркал им по салфетке и положил ее на край стойки.
– Прочти, – приказал он.
Кузнечик посмотрел на салфетку:
– Ведомый дирижабль, – прочел он тихо.
Старшие захохотали:
– Свинцовый! Дурачок!
Кузнечик покраснел.
– Почему свинцовый?
– А чтобы удобнее было стекла бить, – безразлично ответил Гиббон, и старшие опять захохотали.
Под их дружный хохот Кузнечик, мокрый от стыда, вылетел из кафе, пряча в зажиме протеза комок салфетки.
Кто им сказал? Откуда они узнали? В Чумной комнате по стенам летели звери. Подстерегая беспечных прохожих, в засаде прятался гоблин. Кузнечик сел перед тумбочкой, на которой стояла пишущая машинка, и разжал зажим. Салфетки не было. Кулак руки-не-руки не сжимался по настоящему. Кузнечик зажмурился, потом открыл глаза и отстукал на клавишах то, что помнил и без бумажки. Выдернул листок и спрятал в карман. Он был расстроен. Дирижаблем. Потому что не мог понять: при чем тут дирижабль? Они толстые, неуклюжие, и давно уже вымерли. А еще тем, что старшие знали про стекло. Что это он его выбил.
– Самое обидное, – сказал Кузнечик, – самое обидное, что это кто-то из вас им рассказал.
– Чего? – переспросил Горбач, свесившись сверху.
– Ничего, – сказал Кузнечик. – Кому надо, тот расслышал.
Красавица был в бумажной короне с загнутыми краями. Он улыбался, но его улыбке не хватало зуба. Вонючка во второй такой же короне улыбался выжидающе и с интересом. Его улыбка была чересчур зубастой. Сиамец вырезал из журнала картинки. Он поднял на Кузнечика стылые глаза и опять защелкал ножницами.
– Кто кому чего сказал? – не выдержал Вонючка. – И кому чего надо было услышать?
Горбач опять свесился вниз.
– Про стекло, – сказал Кузнечик. – Что это я его разбил. Старшие знают.
– Это не я! – выпалил Вонючка. – Я чист. Никому никогда!
Сиамец зевнул. Горбач возмущенно завозился в одеялах.
Слон ковырял карман комбинезона.
– Я им сказал. Что Кузнечик… Очень хотел вас выпустить. Очень разволновался. Я им так сказал.
– Кому? – Вонючка сдвинул корону набок и поковырял в ухе. – Кому ты это сказал?