Когда она подняла мокрое от слез лицо, Симона невольно восхитилась: какая же она красивая, ее Сашка! Даже с раскрасневшимся влажным носом и воспаленными от слез глазами. Красивая и такая несчастная. И профессию себе нашла такую, чтобы знать: есть те, кому еще тяжелее, еще невыносимее. Может быть, окружение этих заблудших людей наполняет ее жизнь особым смыслом? Она наставляет их на путь истинный, как духовный отец своих грешных прихожан, и, видя, как оживают, очищаются их души, сама воскресает. Но, судя по разбитому, совершенно расклеенному виду подруги, было очевидно, что сеансы помощи другим – это хорошо. В данный момент важно, чтобы ей самой оказали первую помощь.
– Лучик мой, я не могу видеть тебя плачущей. – Хотя Симона и Саша были одногодками, иногда Скуратовой казалось, что в их отношения вкрадывается схема «мать – дочь». Симона реализовывала пока не состоявшийся материнский инстинкт, а Саша впитывала недостающую по жизни материнскую любовь и заботу. – Ты не молчи, милая, говори.
– Мне кажется, я только то и делаю, что говорю, говорю. С людьми, с собой, снова с людьми. Этот бесконечный словесный поток раздражает меня. И чем больше слов, тем меньше смысла, тем меньше остроты восприятия. Я притупилась, а была когда-то как остро заточенный карандаш… – Лескова замолчала. Виновато улыбнувшись, она жестом предложила подруге сесть в свободное кресло. Сама стала мерить кабинет шагами.
Она прошлась вдоль стены, остановила взгляд на картинах Дали и Модильяни – копии, подаренные Валерием по случаю «юбилейной деятельности кабинета». Кажется, речь шла о первом и пятом годах практики. Обычно картины привлекали внимание посетителей. Рассматривая их, они становились более разговорчивыми, открытыми, доверчивыми. Александра всегда говорила, что у Скуратова дар вносить в ее рабочую атмосферу дух спокойствия и умиротворения.
Потом Саша замерла у окна, заглянув за римские жалюзи, словно высматривая кого-то на шумной центральной улице. Вернувшись к своему столу, Лескова не сразу села. Провела кончиками пальцев по его гладкой поверхности. Ребром ладони сдвинула стопку бумаг – собиралась привести в порядок свои записи, но так и не сделала этого. Медленно опустившись в кресло, Александра подняла покрасневшие глаза на Симону.
– Скажи, пожалуйста, тебе никогда не хотелось вернуть прошлое?
– Мне? Прошлое? – Скуратова коротко засмеялась. Получилось нервно и задиристо. – Шутишь? Ты вспоминай, что было в моем прошлом такого, о чем бы я жалела? Вспоминаешь, через что мне пришлось пройти, прежде чем Валера меня спас? Он ведь спас меня!