– Ты ведь знаешь, кто я?
Она молча кивнула, и он продолжил:
– Тогда спрошу прямо: готова ли ты рискнуть жизнью ради революции?
И стал вновь внимательно изучать её бесстрастное лицо: не дрогнет ли? Не дрогнуло. Совершенно спокойным голосом она ответила:
– Для меня честь отдать свою жизнь ради нашего общего дела.
Ещё минуту он изучающе смотрел на неё, а потом голос его вновь стал мягким:
– Задание, которое ты получишь, может принести тебе смерть, но оно же на веки обессмертит твоё имя в случае удачи. Даже не скрою от тебя то, что именно ты – наша последняя надежда…
Он выдержал паузу и вновь твердым голосом быстро спросил:
– Ты согласна убить диктатора Марко?
– Да! – ответила девушка в ту же секунду, без всяких колебаний. Серому Костюму показалось даже, что в ее глазах блеснул огонек радости.
– Хорошо, – констатировал он.
…Френк совсем не походил на командира отряда подпольщиков: типичный парикмахер с гомосексуальными наклонностями. Несмотря на свою профессию (он действительно был парикмахером) он был абсолютно лыс и носил парик из розовых волос, но зато в среде революционеров слыл большим хитрецом и отличался абсолютной преданностью делу. Именно он, по слухам, лично застрелил два года назад начальника Генштаба Марко, переодевшись уборщицей. И не только остался жив, но и преспокойно расхаживал на свободе.
Сейчас он наносил на обнажённое тело Милы какой-то лак и говорил ей своим высоким, тонким голосом:
– Я знаю, Милочка, твою личную ненависть к диктатору и историю твоей семьи тоже знаю. Публичное четвертование отца – это очень… очень прискорбно.
Мила молчала: ей было щекотно, когда кисточка прикасалась к обнажённой коже, но она терпела.
– В данном случае, Милочка, мы рассматриваем Марко не как диктатора и даже не как конкретного человека, захватившего власть на континенте, а как символ, на котором эта власть зиждется. Стоит ему погибнуть, как неизбежны волнения в среде его соратников: это беда всех диктаторов, моя дорогая. Мы этим воспользуемся – и через несколько суток президентский дворец, а за ним и вся столица будут в руках наших товарищей. А где столица – там и вся страна: и месяца не пройдет, как от нынешней диктатуры останутся только воспоминания….
Мила, наконец, решилась, и прервала его речь:
– Где и как я должна это сделать? Меня об этом до сих пор никто не просветил.
Голос ее оказался грудным и очень приятным, ласкающим слух: совсем не похожим на тот, каким она разговаривала с Серым Костюмом.
– И прекрасно, что не просветили, – пропищал Френк. – Тебя проверяли, моя милочка. Но сейчас пора, уже пора. Ты все узнаешь в малейших подробностях.