Пьер провел её в небольшую комнату, где были всего четыре абсолютно изолированные друг от друга кабинки.
– Наверняка тебе будет скучно, – сказал Пьер, указывая на две занятые кабинки, в которых застыли неподвижные человеческие фигурки.
Но она покачала головой: ей с детства нравилось за чем-нибудь наблюдать – будь то течение воды, полет облаков или дождь.
Пьер ей, кажется, не поверил. Пробормотал:
– Если захочешь уйти, просто скажи об этом. Вот кнопка, с помощью которой ты сможешь со мной связаться в любую минуту. Я пойму.
Она кивнула, улыбнулась ему застенчиво. Ей хотелось остаться одной, но она не решалась прямо сказать об этом. И лишь когда Пьер ушел, вздохнула свободно.
Усевшись в кресло, Анни пододвинула его поближе к прозрачной кабинке с застывшей фигурой человека. Там она сразу разглядела белокурого юношу без скафандра, кожа которого немного поблескивала от поля, которое обволакивало его обнажённое тело: это была современная кабинка, в которую нужно было погружаться нагишом.
«Вряд ли мамина подруга при всей её раскованности пользуется такой кабинкой, – подумала Анни, – скорее предпочитает «скафандр» с отсосом и прочим…».
Вокруг головы юноши был пузырь воздуха, всё остальное тело было полностью погружено в жидкость. Оно слегка двигалось, но не плавая, а словно паря в невесомости. Его член, который здесь, в Театре, по традиции называли «узлом Приапа», был похож на мертвую змею. Торс, покрытый цветными татуировками, был мощным, мускулистым, но абсолютно расслабленным. Глаза юноши были полуоткрыты, но вместо зрачков из-под век выглядывали белки глаз, что делало его похожим на мертвеца.
Анни прижалась щекой к стеклу. Оно было прохладным и слегка влажным. Она закрыла глаза и попыталась представить, что чувствует сейчас этот юноша. Сначала не получилось, а потом… потом она вдруг разрыдалась. Перед ней больше не было юноши в кабинке, наполненной жидкостью – в чистом поле у дороги стояла виселица, а на ней в петле болталось безжизненное тело. Холщовые штаны с пятном в промежности, опущенная на грудь голова, страшный, вывалившийся из рта язык. Ещё секунда – и она почувствовала то, как это происходило: рывок веревки, хруст в шейных позвонках, удушье, мир, наполненный красным…
…Пьер стоял прямо над ней, возвышаясь, как исполин. Его добродушное лицо излучало озабоченность.
– Тебе плохо? Давай, давай, поднимемся!
Он приподнял её и аккуратно посадил в кресло. Отошёл на минуту и вернулся со стаканом какого-то прохладного напитка. С трудом вложил в её трясущиеся руки. Её плечи ходили ходуном, пальцы не слушались, и стакан едва не выскользнул, но Пьер мягко, но настойчиво поднес к её рту руку со стаканом. Она глотнула и стало чуть легче.