– Га-а-а-а!!! – протяжно прокричал он, перекрывая своим криком рык небес. И вдруг коротко и резко закончил: – Хоть-но!
И снова, протяжно и громко:
– Га-а-а-а!!!
Затем Кудыма, на очень тягучем языке, запел какую-то песню. Чем-то древним и могучим веяло от этих непонятных, протяжных звуков. Вероятно, именно так разговаривали очень далёкие пращуры людей, когда ещё не было разделения на племена, народы и языки. Песня набирала мощь, разносясь громким эхом по окрестностям, и её уже не могли заглушить всё более и более яростные удары грома, следующие вслед за всполохами синих молний. Кудыма, следуя выводимой им мелодии, приступил к танцу. Его тело необычайно быстро и плавно скользило между каменными истуканами, грациозно изгибалось и кружилось вокруг своей оси, то внезапно сжимаясь в тугую пружину, то резко и неуловимо расправляясь в немыслимых прыжках и поворотах. В песне слышались одновременно грохот сражения, шёпот влюблённых, гул водопада, журчание весеннего ручья, шуршание осенних листьев под ногами, лютое завывание зимней вьюги. В ней смешались стон и смех, боль и радость, вызов стихиям и умиротворение. Каждый жест танца дополнял и вносил в песенный ритм что-нибудь новое и особенное. Ни в песне, ни в танце не было раболепного поклонения богам. Как будто равный пришёл разговаривать с равными. И не просто разговаривать, а требовать! Это чувствовалось в каждом звуке, в каждом движении, каждым изгибе или прыжке. Это был могучий вызов Человека всем мирам, включая мир духов и богов!
Тогда Гондыр, влекомый этой силой, доселе ему неведомой, встал в полный рост и, уперев руки в бока, расхохотался прямо в грозовые небеса!
А небо все кружило и бесновалось, закручивая огромные, тяжёлые лиловые тучи в невероятный хоровод. Постепенно из туч стало вырисовываться лицо. Густые брови нависали над бездонными, чернее тьмы, глазами, припухлые щёки и подбородок закрывала косматая борода, на голове клубилась копна густых, нечёсаных волос. Неровная линия толстых губ презрительно изгибалась.
– Га-а-а-а!!! Хоть-но! – выкрикнул прямо в это ужасное лицо вскинувший руки вверх Кудыма, и опять началось безумие его танца под мелодию древней, таинственной песни. По его телу потоками струился пот, в уголках губ застыла пена, глаза стали дикими, и в них отражалось всё окружавшее Кудыму пространство.
Тем временем лицо на небе перестало извергать отдельные молнии – теперь из его глаз сплошным потоком лились непрерывные ослепительные змеи, которые, прошуршав в небе извилистыми толстыми телами, вонзались в плато, кроша в пыль камень и запекая содрогавшуюся землю. От каменных столбов во все стороны летели раскалённые осколки. Рот небесного видения исказился гневной дугой, исторгнув такой грохот, словно сто тысяч кузнецов разом ударили в наковальни. Но ни эти молнии, ни грохот не смогли остановить ни песню, ни танец шамана!