Марьяна грациозно подошла к книгам и, проводя пальчиком по обложкам, громко стала зачитывать имена авторов:
– Томмазо Ландольфи… Хорхе Луис Борхес… Кутзее… Орасио Кирога… Ивлин Во… Говард Лавкрафт… Я ничего этого не читала. Странно, и все же мне не кажется, что этим я себя обеднила.
– Не удивительно, ведь если не иметь малейшего понятия о существовании чего-нибудь стоящего, то откуда возникнет потребность в нем?
– И покупая эти книги, вы уже знали, что они вам действительно необходимы?
– Когда как. Случается и так, что покупаю вслепую, полистав, просмотрев оглавление и аннотацию. Бывает, что ошибаюсь и книжка превращается в ненужный хлам.
– Как мало еще я знаю, – вздохнула она.
– На что ты намекаешь? Возможно, стоит перед самоубийством заняться самообразованием?
– Нет, это не для меня. Я считаю себя вполне сформировавшейся личностью, а лишняя информация уже ничего не изменит. Хочу кофе.
– Сейчас приготовлю.
– Нет-нет, я не это имела в виду. Я сама приготовлю кофе.
И она стремительно сбежала по лестнице на кухню. Стараясь не отставать от нее ни на шаг, я показал, где хранится кофе, и поставил воду на огонь. Марьяна придирчиво осмотрела чашки и блюдца, накануне вымытые Лидой, и сочла их пригодными к использованию.
– Может, ты голодна? – спросил я.
– Еще нет. Неужто ваши девушки такие неряхи, что так у вас все запущено? Почему бы вам не пригласить их на субботник, чтобы навели порядок?
– В последнее время я встречаюсь только с тобой.
– Ага, значит, теперь эта неблагодарная обязанность уборки авгиевой конюшни ложится на меня?
– Стало быть, да.
– Ну, что же, я готова.
Она отмерила четыре ложечки кофе в кипяток, довела до кипения и, сняв с плиты, с загадочным выражением лица, накрыла тарелочкой. А затем, попивая кофе, уговорила меня читать главы «Мальвы» с небольшим перерывом на обед. Марьяна слушала намного внимательнее, чем обычно слушают женщины, по ее мимике и отдельным движениям – вот она охватывает свое лицо ладонями, вот сплетает пальцы на груди, стискивает до хруста кулачки на коленях – видно было, что она всем своим существом погрузилась в текст, в его фантасмагорические лабиринты, и пребывает теперь далеко, далеко, вне времени и пространства, и вернуть ее мне удастся, лишь закончив чтение. Осторожно, чтобы не вспугнуть ее мерцающее сердце, я подвел чтение к концу, убавляя голос до полушепота, до полувздоха, а тем временем сумерки украсили комнату широкими мазками темно-синей кисти, и тогда я достал бутылку вина, мимоходом заглянув в зеркало: что она во мне нашла? Я зажег свечи и выключил свет, и в возникшей игре теней и света она стала выглядеть лет на пять старше. Это прибавило мне отваги. Марьяна сидела на диване, я подал ей бокал вина, она взяла, даже не взглянув на него, и сказала: