– Я… я хотела сказать, как мне нравится то, что вы пишете…
Бокал едва заметно вздрагивал в ее руке, вино покачивалось, билось о стенки, а она все еще была где-то далеко, хотя и существенно ближе, чем во время чтения, а все же еще не здесь, еще не рядом, ветер только нес ее сюда, и когда я увидел, что она уже здесь, то сказал:
– Ты еще ничего не выпила.
Я чокнулся с ней, и она пригубила бокал, пару секунд поколебалась и выпила залпом, как воду, сразу покрывшись румянцем. И умолкла. Я подвинулся к ней, осторожно, словно к бабочке, которую боялся вспугнуть. Главное – не наглеть, тихо, спокойно, ну вот, еще один бокал… Возможно, последует еще один – и она будет готова, – я это чувствовал. И все же самое большее, что я мог себе сейчас позволить, – это играть с ее волосами, перебирая и лаская их душистые пряди. Второй бокал она пила немного дольше, а когда допила и следующие пять лет полутенями легли на ее лицо, я осторожно привлек ее к себе и увидел, как приоткрылись, словно во сне, ее влажные уста, а в полузакрытых глазах взыграло пламя свечей. Ее помада имела вкус невинности. Целовалась она неумело и скованно, губы были напряжены и холодноваты. Спустя минуту она резко отодвинулась, сомкнула ладони, сжала их коленями, покаянно наклонившись вперед, словно совершила недостойный поступок, и снова отправилась в свои странствия, куда-то в темень неизъяснимую, но уже не так далеко, на расстояние голоса.
Я налил ей еще. Нас обволакивала тихая вкрадчивая музыка. Марьяна слегка покачивалась в такт ритму, казалось, она отключилась и все, что ее окружало, прекращало существовать, однако я заметил, что взгляд ее печален, губы натянуты, а сжатые пальцы белы как мел. О чем она сейчас думает? А может, не думает, а советуется с теми, кто ее послал за мной? Очевидно, что они должны были поставить ей какие-то условия, а она видит, что не может их соблюсти, и теперь происходит торг… Я наблюдал за ней, не отводя глаз, но это ей не мешало, казалось, она совсем не замечает меня, губы ее едва заметно вздрагивали, беззвучные слова спархивали с них и летели на пламя свечи, чтобы через мгновение вспыхнуть и исчезнуть, и все же в полете их успевал перехватить тот, к кому эти слова были обращены, и она слегка кивала головой, словно выслушивая его реплики. На меня нахлынуло чувство ревности, ведь мне становилось ясно, что в эти минуты она принадлежит не мне, а кому-то иному, неведомому и загадочному, тому, кто, возможно, создал ее и по праву создателя продолжает сопровождать в ослепительной пустыне жизни.