– Ты что такое говоришь, мальчик? – произнес Зигфрид, и в его голосе послышались ледяные нотки. – Никто еще не говорил мне такого безнаказанно!
Воин шагнул к семинаристу, и рука его потянулась к мечу. Правда, Зигфрид тут же опомнился и отдернул руку, но Книжник заметил это движение. И вдруг взорвался:
– Ну что же, может, ты хочешь наказать меня?! Давай, доставай свой меч! А потом и остальных положи! Места здесь гиблые, никто ничего не узнает!
– Вы что, с ума сошли?! – ахнула Хельга.
Зигфрид молчал, разглядывая парня. Это молчание еще больше разозлило Книжника. Его аж затрясло, он почувствовал, что задыхается от недостатка слов. Наверное, нужно было просто заткнуться и перевести дух. Но его словно разрывали изнутри злые демоны.
– А знаешь что, – выдохнул семинарист, – иди ты к черту! Я пойду один, и если меня убьют – то так тому и быть!
Быстро, словно боясь, что Зигфрид начнет его уговаривать или остановит силой, Книжник перемахнул через насыпь из бетонного крошева и широко зашагал в темноту. За спиной что-то кричала Хельга, которую удерживал воин. Это хорошо: сейчас семинарист больше переживал бы за ее жизнь, чем за интересы дела. Слишком высоки были шансы.
Боялся он зря. Зигфрид не стал его останавливать, кричать вслед и совершать прочие, не свойственные воинам глупости.
Что бы там ни наплел этот парень, вест уважал его выбор.
* * *
Книжник быстро пробирался в темноте, стараясь полностью сосредоточиться на движении, на восприятии звуков и запахов, на собственном инстинкте самосохранения. Просто для того, чтобы избавиться от навязчивых мыслей, от чувства совершенной ошибки. Нет, ошибка была не в том, чтобы уйти в ночь. Он действительно чувствовал: нужно спешить.
Все дело в ссоре с Зигфридом.
Наверно, не стоило уходить… вот так. И тем более не стоило бросать другу в лицо несправедливые обвинения. Ведь даже то, что Книжник решился на такой поступок и бросился в ночь, надеясь прорваться, – все это заслуга Зигфрида. Он научил его сражаться, ориентироваться, выживать в мертвых руинах. Но главное – научил его преодолевать собственный страх. И сейчас, оставшись в полном одиночестве, больше страха смерти семинарист ощущал потерю друга.
Это были опасные мысли. Нельзя расклеиваться, погружаться в себя. Так и становишься потенциальной жертвой. А он не жертва. Он воин. Он должен доказать это, если не Зигу, то самому себе.
– «Ты пропадешь один!» – передразнил Книжник, словно специально взвинчивая себя и заменяя неуверенность злостью. – За ребенка меня считает! Сколько можно…
Слова застряли в горле: за спиной почудилось движение. Обернувшись, он не увидел ничего, кроме ночного мрака. Света тонкого серпа луны едва хватало, чтобы глядеть под ноги. Парень прибавил ходу, стараясь держаться ближе к стене – так можно исключить нападение хотя бы с одной из сторон. Шуршание за спиной повторилось, донесся скрип каменного крошева на дряхлом асфальте. Боковое зрение отметило: что-то мелькнуло справа, в подворотне. Еще несколько шагов – и звуки стали более отчетливыми, явственными, будто это нечто уже не считало нужным прятаться.