Я протянул неуклюже обернутую в перчатку дубинку и попытался выдавить из себя улыбку. Вампирша поцеловала мои напряженные костяшки, тогда как другая моя ладонь выскользнула из-под пальто, твердо сжимая скальпель.
— Старая рана, — ответил я. — Не стоит внимания.
Она улыбнулась, и я быстро провел серебряным лезвием по ее шее, твердо нажимая большим пальцем, глубоко взрезая девственно-мертвую плоть. Глаза существа расширились от шока — серебро приносит сильную боль, — и девушка испустила длинный выдох. Тонкие ручейки крови брызнули и заструились дождем по окну, испятнали ей кожу на ключицах. Одна-единственная капля крови выступила в уголке рта.
— Люси, — произнес я, вспоминая…
Я придержал девушку, телом заслоняя от взглядов прохожих, и сквозь корсет скользнул скальпелем в сердце. Почувствовал, как она вздрогнула и обвисла, бездыханная. Я положил тело в углубление портика и завершил роды. В ней было очень мало крови, она сегодня не ела. Взрезав корсет, легко вспоров дешевый материал, я обнажил пронзенное сердце, отделил кишечник от мезентерия, вытащил наружу примерно ярд толстой кишки, удалил почки и часть матки. Потом расширил первый разрез. Оголив позвоночник, принялся раскачивать болтающуюся голову взад-вперед, пока позвонки не отделились друг от друга.
Шум проник в темноту. Кто-то барабанил в дверь. Настойчивые, повторяющиеся удары. Мясо и кости против дерева.
Во сне Женевьева вернулась в дни своего детства, во Францию Короля-Паука, La Pucelle[3] и монстра Жиля. «Теплой», она была дочерью лекаря, а не потомством Шанданьяка. До превращения, до Темного Поцелуя…
Дьёдонне[4] провела языком по зубам, со сна подернутым пленкой. Во рту чувствовалось послевкусие собственной крови, тошнотворное и слегка возбуждающее.
Во сне звук шел от деревянной колотушки, бьющей по обломанной посередине дубине с железным наконечником. Английский капитан прикончил ее отца-во-тьме, как бабочку, пришпилил Шанданьяка к окровавленной земле. Практически незаметная стычка времен Столетней войны. Варварских времен, которые, она надеялась, заслуженно отошли в мир иной.
Стук не умолкал. Она открыла глаза, взгляд упад на грязное стекло слухового окна. Солнце еще не зашло. Сны утекли мгновенно, и Женевьева проснулась столь резко, словно ей в лицо плеснули галлон ледяной воды.
Наступила тишина.
— Мадемуазель Дьёдонне, — закричал кто-то. Обычно причиной срочных вызовов, вырывающих из сна, оказывался директор, но не в этот раз. Впрочем, голос она узнала. — Откройте. Скотланд-Ярд.
Женевьева села, простыни упали. Она спала на полу в нижнем белье, прямо на покрывале, постеленном на грубых досках.