факты и информацию. То, что есть, – ни больше ни меньше. Его работа – оставаться бесстрастным наблюдателем. Теперь я знаю, что когда-нибудь ты, не задумываясь, позвонишь тем родителям в канун Рождества.
Дункан смотрит на часы, потом – на меня и говорит:
– А что там за эксперимент?
Завтра я буду знать, есть ли здесь какая-то связь. Причина и следствие. Это моя работа – писать репортажи. Я пропускаю страницу 27 сквозь бумагорезательную машину.
Палки и камни могут и покалечить, а слова по лбу не бьют.
Я не хочу ничего говорить, пока не буду знать наверняка. Это пока еще гипотетическая ситуация, и я не хочу, чтобы он надо мной смеялся, мой редактор. Я говорю:
– Нам обоим надо как следует выспаться, Дункан. – Я говорю: – А утром тогда поговорим.
Когда я допиваю первую чашку кофе, Хендерсон выходит из редакции внутренних известий. Кто-то хватает пальто и устремляется к лифту. Кто-то берет журнал и идет в сортир. Кто-то сидит, уткнувшись в компьютер, или делает вид, что разговаривает по телефону, Хендерсон стоит в центре общего зала с распущенным галстуком и расстегнутым воротничком и орет:
– Где, черт возьми, Дункан?
Он орет:
– Гранки уже в типографии, а где остальной материал на переднюю полосу?!
Народ пожимает плечами. Я беру телефонную трубку.
Подробности о Хендерсоне: у него светлые волосы, и он их зачесывает набок. Он ушел с юридического факультета, так и не доучившись. Он – главный редактор отдела внутренних известий. Он всегда в курсе прогнозов погоды, и петелька у него на пальто вечно торчит наружу. Пароль у него на компьютере – «пароль».
Он подходит к моему столу и говорит:
– Стрейтор, у тебя нет других галстуков, кроме этого кошмарного синего?
Держа трубку у уха, я произношу одними губами: интервью. Я спрашиваю у гудка в телефоне: первая буква «б», как в «боксе»?
Разумеется, я никому не сказал и не скажу о том, что прочел Дункану стихотворение. Я не могу позвонить в полицию и изложить им свою теорию. Я не могу объяснить Элен Гувер Бойль, почему я расспрашиваю ее о ее мертвом сыне.
Воротничок так жмет горло, что мне приходится делать усилие, чтобы проглотить кофе.
Даже если мне кто-то поверит, первое, что он спросит: А что за стих?
Покажи мне. Докажи.
Вопрос не стоит: Узнают ли люди про стихотворение?
Вопрос стоит так: Сколько еще пройдет времени, прежде чем вымрет весь род людской?
Вот – власть над жизнью и холодная, чистая, легкая и бескровная месть, доступная каждому. Каждому. Мгновенная, бескровная, голливудская смерть.
Даже если я буду молчать, сколько еще пройдет времени, прежде чем