Может быть, мы научимся жить своим умом.
Это вполне безопасно – и я произношу первую строчку баюльного стихотворения. Меня никто не услышит, я никого не убью.
Но Элен Гувер Бойль права. Стишок накрепко врезался в память. Первое слово тянет за собой второе. Первая строчка – следующую. Мой голос гремит, словно на оперной сцене. Слова громыхают, как шар в кегельбане, и отдаются от кафельной плитки звенящим эхом.
Произнесенная в полный голос, баюльная песня звучит не так глупо, как звучала в тот вечер в кабинете у Дункана. Она звучит мощно и сильно. Это звук смертного приговора. Для моего идиота соседа сверху. Это конец его жизни в моем исполнении, и я договариваю весь стишок до конца.
Даже под душем я чувствую, как шевелятся волоски у меня на затылке. У меня перехватывает дыхание.
И – ничего.
Наверху по-прежнему грохочет музыка. Отовсюду, со всех сторон – вопли радио и телевизора, выстрелы, смех, взрывы и вой сирен. Где-то лает собака. Это то, что у нас называется прайм-тайм.
Я выключаю воду. Трясу головой. Отодвигаю занавеску и тянусь за полотенцем. И тут я вижу ее.
Вентиляционную трубу.
Шахта для вентиляции, которая соединяет все квартиры. Которая всегда открыта. Она выводит из ванной пар, запахи пищи – из кухни. По ней проходят и звуки.
Я стою мокрый, босыми ногами на кафельной плитке, и смотрю на решетку.
Вовсе не исключено, что я убил весь подъезд.
Только что.
Нэш – в баре на Третьей. Ест луковый соус прямо руками. Окунает два пальца в тарелку, потом запускает их в рот и обсасывает так смачно, что у него западают щеки. Вынимает пальцы изо рта и опять окунает их в соус.
Я интересуюсь: это что, завтрак?
– У тебя есть вопрос, – говорит он, – но сначала покажи денежки. – Он обсасывает свои пальцы в луковом соусе.
Тут же, у стойки, сразу за Нэшем, стоит молодой человек с бачками, в стильном костюме в тонкую полоску. Рядом с ним – девушка. Она стоит на приступочке под стойкой, чтобы ей было удобнее с ним целоваться. Он достает из коктейля вишенку и отправляет в рот. Они целуются. Она жует. Надо думать, ту самую вишенку. По радио за стойкой все еще объявляют меню школьных завтраков.
Нэш то и дело поглядывает на них.
Это то, что сейчас называют любовью.
Я кладу на стойку десятку.
Он опускает глаза, все еще держа пальцы во рту. Потом выразительно поднимает брови.
Я спрашиваю: прошлой ночью у меня в доме никто не умер?
Дом на семнадцатой. Называется Лумис-плейс. Лумис-плейс, многоквартирный восьмиэтажный дом из красного кирпича. Может быть, кто-нибудь с пятого этажа? В конце коридора. Молодой парень. Сегодня утром я обнаружил на потолке пятно. Потолок сильно протек.