Сладиславе он так и сказал. Может, в этом походе сподобит Бог: вернется невестка в тягости.
И тем же вечером Богуслав объявил Лучинке, что берет ее с собой.
Девочка обрадовалась. Любила Лучинка своего мужа. Очень боялась, что потеряет. Не в бою падет (в это как раз не верилось), а вот найдет он себе в походе жену знатную да в постели горячую…
И выгонит Лучинку, которая без роду-племени – даже заступиться некому. Раньше Мокошь за ней стояла, а теперь – никто.
Не может строгий Бог христиан занять в душе святое место.
Священник сказал: Богоматери молись… А как молиться? Божья Мать бесплотно зачала, а Лучинка и плотски никак не может, хоть каждый день берет ее Богуслав. Одно только теплое в груди и осталось – любовь к мужу. А всё равно, как возляжет с ним… Будто тень отринутой Мокоши меж ними. Чем больше ласкает ее Славка, тем холоднее ее лоно. Только и осталось, что память о том, как хотела она его раньше…
Ну и ладно. Всё равно – родной, любимый. Вот бы еще сына ему родить…
В поход пошли вместе, однако виделись нечасто. Сперва великий князь поручил Богуславу заготовку дерева и кожи для осадных машин. Потом, когда миновали вятские леса, доверил воеводство над передовым дозором. Так что Богуслав – всё больше верхами, с хузарами да торками. И ночевал с ними же, в степи.
А Лучинка сначала плыла на мужниной лодье, где ей поставили шатер, потом перебралась на многовесельный драккар с конской головой – головной корабль дружины ее тестя, боярина Серегея. Там было теснее, зато много веселее. И снедала она теперь не с княжьими гриднями, а из боярского котла.
И это было хорошо, потому что великий князь явно положил на Лучинку глаз. Она и раньше чуяла, что Владимир не прочь задрать ей подол, а теперь, похоже, любвеобильный князь решил довести до дела.
Не то чтобы Владимир ей не нравился – он всем бабам нравился, великий князь киевский. Но нравиться – это одно, а поддаться искусу – совсем другое.
Кабы была Лучинка по-прежнему верной Мокоши, не отказала бы. По старой-то вере понести от князя – большая радость. И богам словенским такое угодно, потому что любят боги князя более всех смертных и семя его благословляют. Родила бы Лучинка мужу Богуславу сына, отмеченного княжьей удачей, глядишь, и всему роду – прибыток.
Но вера Христова подобного не позволяла. И Богуславу такое очень не понравилось бы. Слыхала Лучинка, как он говорил с неодобрением: мол, переспал Владимир с одной из жен Путяты, а тому и дела как будто нет. Зло так говорил. А с чего бы злиться? Все знают – нет у Богуслава с Путятой дружбы.