— Вай-вай-вай! — передразнил Талгата Антон, и все засмеялись. И Маша тоже. Антон как бы невзначай положил руку ей на плечо, и она не оттолкнула его и не отодвинулась.
— Э-э! Тихо всем! — напомнил Сашок. — Давай, Вадик, твой черед.
— А я че? Я ниче такого не знаю. Слышал, где-то здесь есть змеиная горка — там одни змеи сидят на лысом месте, на солнышке греются. Ни птицы, ни ящерицы, ни собаки туда не суются, — прошептал Вадик.
— Так а какой идиот туда сунется, раз там одни змеи? — презрительно протянул Антон. — Фигня! Давай, кто следующий?
— Мне двоюродный брат рассказывал, — заговорила Оля Пономарева, отпихнув в очередной раз руку Талгата, которую тот все приноравливался положить ей на плечо, — что в его деревне жила лет десять назад бабка. Все ужасно ее боялись. И радовались, когда она померла, потому что считали, что она ведьма.
Только рано радовались. После бабкиной смерти родственники дом ее продали одной молодой семье. Они с год примерно там прожили — у них ребенок умер. Муж после этого запил и как-то по пьянке жену серпом зарезал. Его посадили. Дом опять продали. Въехала на этот раз большая семья — пятеро человек.
И тоже все умерли, один за другим. Дети от болезни какой-то, у отца их сердце не выдержало. А мать последней с горя повесилась. Собрались тогда люди со всего этого села и решили дом ведьмин разобрать, чтоб никто там больше не жил.
Пригнали трактор, снесли все, а как пол подняли, оказалось, что дом стоял на четырех детских гробах — по гробу на каждый угол.
Катька пискнула и полезла к сестре на руки, отпихивая от Маши Антона. У Маши, однако, были другие планы и она Катьку на коленки к себе не пустила.
— Эй, отвали! Сиди, где сидела.
Катька разобиделась, отползла в сторону и забилась в угол — страдать, кидая злобные взгляды в сторону сестры.
А из мрака раздался еще один голос.
— Когда еще мама жива была…
Все вздрогнули. О присутствии Нади Солдатовой они забыли: девчонка сидела тихо в самом дальнем углу, куда не заглядывало пламя свечи. Как только она заговорила — каждый ощутил острое чувство гадливости — оно, как въедливый запах, сопровождало Надю повсюду.
— Она рассказывала мне… А ей — ее мама. Это давно было. Еще до войны. В здешних краях засуха случилась, все голодали. Особенно деревенские, которые победнее, с большими семьями. Хлеба на селе не стало. Старики поумирали. А кто мог, уходили в город на заработки. Чтоб хоть там перебиться, чем можно. Одни мамки с грудными детьми в домах оставались. На огородах работать некому, скотину пасти некому. С детьми маленькими тоже некому сидеть. И тогда явилась откуда-то из степи пришлая девочка — на вид обычная, только одежонка рваная, старая. И чумазая очень. Ее из-за этого и прозвали Чунькой.