Старик стоял (еще не хватало, чтоб какие-то мальчишки командовали им), недовольно и вопросительно смотрел на них. Толстяк криво ухмыльнулся. Глаза у кудрявого стали нехорошо поблескивать, он небрежно поднял ружье и вдруг выстрелил поверх головы старика. Василий Андреевич видел, что тот стреляет не в него, но все равно вздрогнул.
— Что ты делаешь?! Ты что, с ума сошел?!
— Заткнись! Ты думаешь, мы шутить с тобой будем. Смотри-ка, какой он уверенный. Не слишком ли уверенный? — Кудрявый опять хохотнул. — Вот пристрелим сейчас и сбросим в болото. И никто ничего не узнает. Был — и не было. Понял?
— Понял.
— Ну и мотай отсюда. И радуйся, что жив и здоров. Костер, видите ли, забыли затушить. Головешки тлеют. Милиционер какой выискался. Да я из тебя самого головешку сделаю.
Парень, конечно, шутил. Пока шутил. Но старику тут же стало казаться, что кудрявый и не шутит вовсе. В его глазах Василий Андреевич улавливал едкий вопрос: «Ну что, старый хрен, небось штаны стали мокрыми от страха?» Нахмурившись, старик ответил ему взглядом: «Я прожил долгую жизнь и всякого навидался. Не тебе меня пугать, сопляк ты еще». Парень остро кольнул его взглядом: «Утихни, паразит, зараза несчастная! Закрой свое едало, а то врежу». В их взглядах росла и росла еще не высказанная полностью, но ясно видимая злоба, и старик начинал смутно чувствовать, что встреча эта закончится для него недобрым. Но он не был трусом, отличался упрямством, и чувство опасности лишь возбудило его, и он сказал:
— Не надо меня пугать.
У старика даже появилась мысль: а что если выхватить у парня ружье? Он как бы играючи, как-то не по-охотничьи держит его, будто это не ружье, а палка. Но эта мысль тут же исчезла: два таких лба, да разве он справится с ними. И зачем ему ружье? Ну, приведет он их к себе в поселок, а дальше что, скажет: костер развели, бутылки разбили, сороку убили, березку надломили… Ведь надо еще доказать все это, что они фотокарточки возле костра и той березки оставили. С парней этих как с гуся вода, сам же в дураках и останешься.
Кудрявый встал. Встал и толстяк. Кудрявый лениво, вяло, как бы после сна, сделал шага три-четыре и, приблизившись к старику, выкрикнул что-то короткое, злобное и быстро, с силой ткнул ему кулаком в живот. Старик застонал и согнулся.
— Что — радикулит мучает? — со злобной веселостью спросил кудрявый, закуривая. Он злорадствовал, и это, видать, оживляло, даже взбадривало его. Все в нем казалось старику каким-то необычным и злым: нос длинный и острый, как маленький кол, челюсть тяжелая, волосы плотно прижаты к ушам, будто приклеены. Конечно, у другого человека все это — нос, челюсть и волосы, — наверное, показалось бы обычным: во внешности людей мы часто видим то, что хотим, желали бы видеть. Затягивался он тоже зло и жадно, папиросина во рту резко дергалась из стороны в сторону. Когда старик выпрямился, парень вынул папиросину изо рта и вдруг харкнул ему в лицо. Харчок ударил в щеку.