Господина Ефимова вынудили дать согласие остаться в коттедже Полетаевых вместе с нами на неопределенный срок. Мучаясь вопросом, как уговорить нас остаться, господин Ефимов выбрал лучший способ защиты — нападение. Получается, что он, жертва обстоятельств, мужественно позаботился о нашей с Наташкой безопасности, решив отправить нас в Москву. Красиво? Несомненно. Уж куда лучше, чем слышать истерические вопли протеста в ответ на мирные уговоры провести в ожидании домработницы пару суток в доме, где недавно произошло убийство. Подав пример героизма, Димка рассчитывал на проявление с нашей стороны ответного. Чистой воды провокация, но Наташка этот героизм тут же и проявила. Рассыпалась нелестными эпитетами в адрес Полетаевых, органов дознания и следствия, а также подлого хирурга Ефимова, наградившего жену и соседку самым низменным надуманным качеством — способностью к предательству. Вроде как, подставляя себя, приготовился убрать их с глаз долой. Одних, на ночь глядя, без завтрака, обеда и босиком.
Решив проверить свои подозрения, я вклинилась в Наташкин монолог и со счастливым видом согласилась прокатиться на железнодорожном транспорте аж до самого дома. С ветерком и без билета. Стало так тихо, что я испугалась. Три пары глаз возмущенно таращились на меня, заставляя невольно пятиться к крыльцу. Наташка, верная обещанию не сходить с места, перестала топтаться на съехавшем с плеч пледе и, не закрывая рта, задумалась. Конюков, покусывая нижнюю губу, свел брови к переносице. Растерявшийся Димка выглядел жалким подобием знаменитого хирурга Ефимова. Пришлось срочно выкручиваться, ссылаясь на «Какие наши годы, еще погоняем без билетов на электричках!». В другой раз.
Первым пришел в себя Конюков. Расправив брови, сослался на кучу дел, торопливо пожал Дмитрию Николаевичу руку, на ходу попрощался с нами, заявив при этом, что не прощается, и через пару секунд был таков. Следом пришла в себя Наташка. Ее слова: «Совсем дура, что ли?» в мой адрес обидным мне не показались — заслужила. Я просто пожала плечами, перекладывая ответ на саму приятельницу. Пусть думает, что хочет. Главное, я о себе лучшего мнения.
Хуже всего было с Димкой. Поняв, что много лет ошибался, считая меня верной женой и подругой, обиделся не на шутку. Почему-то не на себя. И, если бы не Наташка, довольно быстро сопоставившая Димкину заботливость с моими словами и поведением оперативно слинявшего следователя, я полгода бы оправдывалась перед мужем за свое «коварство».
— Та-а-ак… — прищурив глаза, многообещающе протянула Наталья и, уперев руки в бока, сделала пару шагов в Димкином направлении. На месте ее бывшей стоянки сиротливо валялся плед. — Зачем голову морочишь, Ефимов? А я-то уши развесила!