Когда, попрощавшись, я снова вышел в сени, хозяин, похлопав ладонью по кресту, сказал:
— А знаешь, милый человек, когда сей крест мною приготовлен? Семнадцать лет назад.
— Тогда хворал, что ли? — Зачем хворал. Маленько испужался смерти. И сделал себе крест в напоминание. И можете себе представить — привык к нему.
— И страха теперь нет? — И страха нет. И смерти нет. В другой раз интересуюсь умереть — нет, не идёт, проклятая. В свою очередь, должно быть, испужалась моего характера…
И вот, вспоминая эту историйку, я с точностью понял, в чём заключается борьба этого человека со своим страхом. Она заключалась в привычке. В привычке относиться к смерти, как к чему-то обычному, естественному, обязательному. Мысль о смерти перестала быть случайной, неожиданной. Привычка к этой мысли уничтожила страх.
Мы говорили о том, как Гоголя ужаснула смерть. Окружающие увидели эту реакцию. По словам В. С. Аксаковой, окружающие, желая переменить строй мыслей Гоголя, заговорили «о возможности с малых лет воспитать так ребёнка, чтобы смерть не была для него нечаянность».
Вот это отсутствие «нечаянности» — вот это и есть основной мотив борьбы со страхом.
Нет сомнения, люди, столь спокойно относящиеся к смерти, заблаговременно о ней думали. Мысль о ней не явилась для них неожиданной.
Они видели в смерти естественное событие, закономерность всё время обновляющейся жизни. Они привыкли думать о ней, как об обычном конце. И поэтому умирали так, как должен умирать человек, — без растерянности, без паники, с деловым спокойствием. И это придавало их жизни какую-то величавость, даже торжественность.
Такое разумное отношение к смерти, быть может, даже удлиняло жизнь этих людей, ибо в их жизни отсутствовал основной противник — животный, не всегда осознанный страх.
Привычка думать о смерти, как о чём-то обычном, естественном, уничтожает страх. Однако эта привычка может создать некоторые даже крайности, пожалуй, ненужные в этом деле.
Мы находим примеры слишком уж спокойного и даже отчасти любовного, нежного отношения к смерти. Это уж, я бы сказал, совершенно ни к чему.
Случаи такого крайнего отношения не лишены, впрочем, комичности и хотя бы по этой причине допустимы в человеческой жизни.
Известный библиотекарь Эрмитажа конца XVIII века И. Ф. Лужков, по словам современников, с необыкновенной любовью и рвением относился ко всяким похоронным делам. Почти ежедневно он присутствовал на отпевании совершенно незнакомых ему покойников. Он бесплатно рыл могилы для бедных. До страсти любил писать эпитафии. И проводил на кладбище иной раз целые дни.